– Ты хочешь сказать, что он совершает это все вместо самоубийства?
– Потому что он, очевидно, не закалился правильным образом.
– А какой образ был бы правильным?
– Не знаю. Прощение – не моя область.
– Ты имеешь в виду, что это было бы единственным выходом?
– Может быть. Научиться у зла, чтобы понять его и суметь противостоять ему, внутри и снаружи. Самому мне это не удалось.
– Я тоже не простила. Как людям это удается?
– Но ты смогла двигаться дальше.
– Играя собственную жизнь, да.
– Кажется, это единственное, чем занимаются люди, – фыркнул Бергер. – Когда я был сыном, я играл роль сына. Когда я стал отцом, я играл роль отца. Когда-нибудь сыграю роль старика. Потом буду играть роль мертвеца, черт возьми.
– Но не роль полицейского.
– Не думаю, что я когда-нибудь играл роль полицейского. А ты?
– Это единственная роль, которую я никогда не играла.
Они постояли еще немного. Заря сменилась утренним светом, который безудержно разливался над Эдсвикеном. День пришел. Вопрос в том, что за день.
– В любом случае эта роль, вероятно, скоро будет доиграна, – сказал Бергер.
Блум медленно кивнула, но потом покачала головой. Потом зашла в дом. Бергер подождал какое-то время и пошел следом.
Он смотрел, как она натягивает на себя верхнюю одежду и пьет протеиновый коктейль, проверяя записи камер наблюдения за вчерашний день. Экран был поделен на четыре равные части, четыре точки обзора в окрестностях дома, и ни в одном кадре не происходило ровным счетом ничего.
– Спокойная ночь, – подытожила Молли, застегивая молнию на спортивной куртке.
Она окинула скептическим взглядом Бергера, надевающего свой старый пиджак.
– Мы просто на редкость разные люди, – констатировала она и вышла.
Бергер догнал ее у забора.
– Я поведу, – сказала она и протянула руку. Он положил туда ключ от машины, у него все равно не было ни малейшего желания всю дорогу до Кристинехамна вести украденную «мазду» 94-го года с фальшивыми номерами.
На протяжении двухсот пятидесяти километров удалось обойтись почти без дождя. За всю дорогу они только один раз обменялись заслуживающими упоминания репликами.
– Расскажи об альпинизме, – попросил Бергер.
– Об альпинизме? – переспросила Блум. Машина вильнула в сторону на трассе около Эребру, раздражающей ограничением скорости в девяносто километров в час.
– Кажется, это страсть всей твоей жизни.
– Ты всерьез намерен поговорить о моей жизни?
Он рассмеялся и сказал:
– Ладно, плюнь. Просто это немного несправедливо.
– Что именно?
– Я знаю тебя как Натали Фреден намного лучше, чем как Молли Блум. В то время как ты глубоко копалась в жизни неизменно одинакового Сэма Бергера.