– Так кто и кого предал? – попытался он снова и снова взглянул ей в глаза. Но она больше не смотрела на него, ее взгляд был направлен внутрь, ни на чем не сфокусирован.
Бергер запнулся на мгновение. Только что у них был контакт, сильный, своеобразный контакт, а теперь он снова пропал. Это не поддавалось анализу, невозможно было докопаться до сути, но и молчать было неприемлемо. Какой-то прорыв уже случился, и Бергеру пришлось искать пути обратно к тому состоянию.
– Школьный психолог, некто Ханс-Уве Карлссон, умер, но куратор жива. Мы скоро отыщем ее и поговорим. Что она скажет, Натали?
Фреден тяжело вздохнула и ничего не ответила.
Бергер достал увеличенную фотографию десятилетней Натали Фреден и положил рядом с ней другой снимок.
– Фото класса, – пояснил он. – Ваша радостная улыбка в контексте.
Вообще никакой реакции.
– Общие фотографии всегда увлекательны, – продолжал он. – Даже такие стандартные, как фото класса. Можно ли что-то сказать об отношениях внутри группы? Случайным ли образом расставил людей равнодушный фотограф, у которого когда-то были куда более честолюбивые планы? Или это отражение реальных отношений?
По-прежнему никакой реакции, разве что намек на презрение в уголках губ. Бергер продолжил:
– Вокруг вас пустое пространство. Посмотрите сюда. Все остальные стоят так, что их тела соприкасаются. Но, кажется, нет никого, кто хотел бы прикоснуться к вам, Натали.
Все тот же повернутый в сторону, нейтральный взгляд, теперь со слабой примесью скепсиса.
– Одноклассники считали вас противной, Натали? – мягко спросил Бергер.
Что-то загорелось в ее глазах. Она медленно повернулась в его сторону. Бергер тем временем продолжал:
– Вам было десять лет, Натали. Что с вами произошло, из-за чего они вас сторонились?
Между ее полузакрытых век пробивался свет, слабый, дрожащий свет, который на секунду заменил все звуки.
– Вы очень хорошо знаете, что произошло, – резко ответила она.
Бергер ощутил, что его пронизало какое-то чувство.
Удивление, да, определенно, но и нечто большее. Беспокойство, быстрый укол беспокойства. И что-то другое, что задержалось, ощущение, что она говорит на совершенно другом уровне, находится в совершенно другом месте. Бергер не понимал, кто она, что делает, и это было настолько необычно, что он в самом деле почувствовал, что сбит с толку.
Однако у него было направление, линия, и в конце этой линии находилась пятнадцатилетняя Эллен Савингер, и она жива, и ничто не могло заставить его отказаться от этой линии.
– Я действительно думаю, что знаю, – мягко сказал он. – Из того времени, Натали, вы помните предательство, вы сами это сказали вполне определенно. Я предполагаю, что предателем было попросту окружение, все окружение, от родителей до приятелей и учителей. В то время мало говорили о школьной травле, Натали. Многие в старшем поколении все еще считали травлю полезной закалкой перед взрослой жизнью. Но вы не смогли вынести, что ваши одноклассники считают вас гадкой, вы были в настолько плохом состоянии, что вас направили к куратору, один раз, другой, третий, и наконец куратора уже не хватало, и он был вынужден передать вас школьному психологу. Психолог нашел для вас место в частной клинике. Что это было за место, Натали?