Жерехов конечно же смотрел «Шестое чувство». Но такой эпической сцены понимания собственной мертвенности, как у Брюса Виллиса, у него не получилось – площадь авиатуалета была слишком мала для ошеломленного брожения под инфернальную музыку. Поэтому он просто перестал чувствовать ноги и сполз по двери на пол.
– Как мама?…
– Держится… Я был у неё сегодня утром. Привёз лекарств. От сердца там и всё такое…
– Почему ты сразу мне не сказал?
– Я… я не знаю… Я хотел просто, ну знаешь… Просто поговорить. После твоего повышения мы ж ваще никак… Я понимаю – у тебя работа, договорА, встречи всякие… Ты меня даже с днюхой не поздравил… Я тебе в вотсапе написал, типа «охуел штоли», а ты не ответил…
– Наверное, не доставлено было…
– Не, там потом галочки стали синенькие, типа ты прочитал. Но не важно. Мы… мы ж так вот при жизни в последний год не виделись даже. Ты то там, то сям… Ежегодные шашлыманы майские проебали… Я тебе звонил-звонил, а ты всё шаблонами отписывался. Я уже хотел к тебе в офис заявиться, потому что ты меня конкретно с игнором заебал. Злой был ****ец. Но не успел… Напился в говно. Может, щас с тобой бы летел, если б жена водку оставшуюся не вылила и по щам не настучала. Говорит, знаю бабу одну, Никонорову, она медиум натуральный, без этого тээнтэшного разводняка. Но у неё дорого ****ец, тридцать тыщ сеанс. Ну хули, я «пежоху» продал.. Ради друга жалко что ль. На 9 дней хватит.
…Девять дней. Ровно столько человеческая душа шляется по нашему миру. Её удерживают здесь не какие-то там физические процессы или библейская хренотень. Она цепляется за то, к чему была всегда привязана. Самому любимому, самому ценному, что было её жизнью – любимым, дому, кастрированному коту или зимней подлёдной рыбалке. Душа же бизнесмена Жерехова вцепилась в работу, поглотившую его с головой. Захватившую его целиком и, будто собственница-жена, отгоняющую от него всё остальное.
…Жерехов посмотрел на часы. 21:48.
– У нас еще девять минут?
– Да.
– Слышал анекдот про евреев и анальгин?
– Что?
– Короче…
И Жерехов рассказал ему анекдот. Они посмеялись, и Санчо вспомнил анекдот про Рабиновича на Красной площади. А потом они поговорили о бабах. А затем плавно перетекли на тему машин. Эти последние девять минут их дружбы они болтали не затыкаясь, словно радиоведущие, которых штрафанут за паузу в эфире. Это была совершенно обычная беседа двух лучших друзей – с сальными шутками, взаимными подколами, за которые вообще-то надо бить в морду, но лучшему другу простительно и не такое. Они улыбались друг другу и были счастливы. Были оба живы эти сраные девять минут.