– Анатолич!
– Я.
– Чо ты ухаешь так часто?! Не уходи в драм-н-бэйс! Раз в пару минут достаточно.
– Извиняюсь. Просто настроение хорошее. – Филин таинственно улыбнулся.
– Это с чего?
– Любофф! – Анатолич слащаво улыбнулся и покрутил лапкой брежневскую бровь.
– Я тя поздравляю, но ты давай это… работу с шуры-мурами не смешивай.
– Понял, босс. Иик!!!… Мля, мышь не пошла.
– Воды из ручья попей. Только в клюве грей – не то опять зоб опухнет. Арревуар.
– Буэнос ночас, Мэтр.
Затем настал черёд Витька. Витёк был соловьём перспективным, но неимоверно ленивым и тупым.
– Витя. Пожалуйста. Христом Богом. «Фьюиииииить».
– Фьюить.
– Да не «фьюить», блять, «фьюииииить»! Уходи вверх! От сердца свисти! «Фьюииииииить», понимаешь? «Фьюиииииииить», Ви-тя! Ещё раз!
– Фьюии… ить.
– Нет, ты издеваешься. Это сопение гриппозного кабана, а не соловьиная партия. ДАЙ МНЕ ДОЛБАНОГО СОЛОВЬЯ!!!!
– Фьюииииииииииить!
– Ну на-ко-нец-то! – Захлопал Клёпин. – Почему я должен постоянно на тебя орать? Как можно такой потрясающий потенциал засовывать в свою ленивую пернатую жопу?!
Клёпин легко запрыгнул на валун и прокашлялся.
– Так! – Громко скомандовал он. – А теперь все хором! Ииииии…
…И лес запел. Стройную, тысячелетнюю колыбельную, убаюкивающую мир. По-матерински подбивая ему подушку и прикрывая одеялом высунувшиеся было ноги. Облитый Луной гном закрыл глаза и дирижировал, пряча довольную улыбку за рыжим водопадом бороды. Это лучшая работа на Земле, думал он, водя по воздуху ореховым прутом. Просто потрясная. Тшшшшш, хрусь, угу, фьюиииить Витя!… фьюиииииииить воооооот… Что это?!
Клёпин открыл глаза, ореховый прут в его руке повис в воздухе и задрожал.
Кто-то определённо фальшивил. Ужасающе, гнусно, непрофессионально. Гном прислушался. Сверчковые в траве – хорошо. Жабьи в болотце – отлично. Анатолич – опыт не пропьёшь. Лось не импровизирует. Да что ж такое?!
– Тихо все! – завопил Клёпин.
Лес замер и стал непонимающе переглядываться. Гном медленно, словно радаром, покрутил головой влево-вправо, ловя преступную фальшь волосатыми ушами-антеннами.
Вот оно! Вот!
Какая же богомерзкая гнусь!
Фальшивила чья-то мысль. Неестественно, убого, до рези в ушах. Клёпина чуть не вывернуло. Гном спрыгнул с валуна и устремился на звук мысли. Он становился всё громче и противней, пока не превратилась в отчаянный хрип. Гном взбежал на пригорок и увидел, как на старом дубе Николайчуке болтается всхрапывающий человек в петле. Гном поморщился.
Нет, вид смерти его не пугал. В его лесу смерть имела свою партию. Но она не фальшивила. По задумке Клёпина она пела в финале очередного акта, и после небольшого антракта уступала место возрождению. Всегда. Это было естественно и даже красиво – гном репетировал это с лесом тысячу раз. Но человеческая мысль просто уничтожала гномий слух – будто бешеный птеродактиль залетел на склад готовой продукции фабрики хрусталя.