Захар отрицательно качает головой.
— Тогда не забудь взять ключ.
— Подожди, мать! Ты не веришь, что я…
— Теперь уже не «я», а «мы», сынок.
Высоченный, с широкими угловатыми плечами бродит по комнате Захар, опустив лохматую голову, гулко стуча ботинками.
— Да, теперь ты и она, — спокойно говорит Татьяна Ивановна и выходит, держа руки перед собой, будто боясь натолкнуться на что-нибудь.
Захар берет фотографию обеими руками и вглядывается в нее так внимательно, словно надеется сейчас же прочесть в девичьем лице точный, все объясняющий ответ.
Лицо у девушки лукавое — оттого, что левая бровь чуть выше правой. Она высокая и сильная, эта девушка. Однажды, когда они гуляли за городом, и грянула гроза, Люся хохоча перенесла Захара через ручей на руках.
Она и Татьяна Ивановна встречались несколько раз, почти не разговаривали, но сразу решили — каждая про себя, — что им не быть вместе. Захар долгое время и не подозревал об этом. Обе они уверяли его, что будет так, как он сочтет нужным.
В юности он противился матери единственно из-за упрямства и желания ощущать себя взрослым, но потом извечная правота матери стала необходимее, чем своя собственная. Материнская правота была опорой многих его жизненных решений, а когда появилась Люся, Захар, сам того не замечая, сразу освободился от влияния, вернее, утратил потребность хотя бы советоваться с Татьяной Ивановной. Он-то ничего не замечал, а у нее пропал сон, и в душе воцарилось предчувствие тревожной бесконечной пустоты.
Эта девушка с лукавым лицом принесла ей одиночество. Ждать писем, которые, известно, будут приходить все реже и реже, перебирать и перебирать старые фотографии, болеть воспоминаниями и мучительно, а то и просто машинально задавать себе безответный вопрос: как он сейчас там? Или почти каждый день раскрывать чемодан, решившись немедленно ехать к сыну, и — не ехать, конечно…
— Какая несправедливость… — удивленно шепчет Татьяна Ивановна. — Как я это переживу… — Она вздрагивает, заслышав гулкие шаги, торопливо вытирает ладонями сухие щеки.
— Поедем с нами, — говорит Захар входя.
После долгого молчания Татьяна Ивановна отвечает:
— Денег мне не присылайте. Они вам самим будут нужны. Только пишите мне чаще и не ссорьтесь.
— Мать, я не понимаю…
— Поймешь со временем. Сейчас для тебя самое главное — она. И это естественно. Вообще, все естественно. Даже то, что вам без меня будет лучше.
— Но почему она не нравится тебе? Она ведь хорошая.
— Я ей тоже не нравлюсь. А может, я тоже очень хорошая. — Татьяна Ивановна силится улыбнуться. — Но дело не в этом. Раньше ты принадлежал себе и немного мне. А сейчас… нет, тебе этого не понять. И ты в этом не виноват.