Позавчера налетали «Юнкерсы-87», кольцом кружили выше дымной тучи, накрывшей город. Отрываясь по одному, ныряли в тучу, безошибочно выходя на крейсер «Киров».
Чья рука наводила?
Радисты засекли передатчик. Через час все было кончено. Крейсерский баркас, дружно взмахнув шестнадцатью веслами, подошел к рыбацкому суденышку. Восемь человек команды вывезены в Пириту, в лес, и расстреляны.
Скажете, жестоко? Без суда, без следствия... А было ли время?
Было ли время разбираться лидеру «Минск», когда в час ночного налета его подсветила лучом прожектора шхуна, стоявшая у Пальяссаара, шхуна, на которую недавно погрузили глубинные бомбы, которая должна была идти с кораблями в Кронштадт?
Лидер накрыл ее залпом кормовых орудий. В ночное небо взлетели огненные ошметки. Вдруг стало темно и тихо.
Такие враги намного страшнее открытых. Истина старая, но справедливая.
Жестяные бочоночки защитного цвета, установленные на корме, дымили вовсю. Изжелта-белые копны дыма мягко ложились на воду, разрастались, прикрывая непроглядной завесой все, что надо было скрыть на рейде. Бочоночки перегревались — краска на них корежилась, рыжела.
Михайло заметил, что брезент, которым была прикрыта крайняя мина, тлеет. По брезенту пробежало легкое пламя. Темно-зеленая краска минного корпуса начала подгорать, пузыриться. Михайло попытался задушить огонь голыми руками. Он мял брезент, рвал его. До слез горячо, а толку никакого. Сорвал с себя бушлат. Черной галкой взлетел бушлат над головой, ударил суконными полами по брезенту. Раз ударил, два — и нету пламени. Михайло накрепко прижал бушлат к тлеющему месту. Делу конец! Только вот полу прожег до подкладки.
— Старшину Супруна к комиссару!..
Михайло метнулся в сторону шкафута. По крашенной суриком палубе цвякали железные набойки его ботинок.
Капитан-лейтенант Гусельников — комиссар дивизиона сторожевых кораблей — обосновался на «Снеге». Человек он добрый, мягкий, голоса никогда не повысит. В его каюте на койке лежит гитара, сидит пушистый кот-сибиряк. Конечно, кот на корабле, пусть он самой рассибирской породы, не дело. Но что попишешь? Комиссар жить без него не может.
Даже на политзанятиях держит кота на коленях. Он и на гитаре славно играет. «Проскочу, прозвеню бубенцами...» — то и дело доносится из его каюты.
Командир не любит своего начальника. За глаза скоморохом обзывает. Его можно понять. Каждый командир стремится к самостоятельности, желает быть полновластным хозяином на своей железной территории. А вот поселятся у тебя на корабле такие «постояльцы», и чувствуешь, что спутан по рукам и по ногам! Одного добился старший лейтенант: комиссар зря не торчит на мостике. А если когда и поднимется, то стоит молча.