— У нас все сдано.
— Поздравляю. Лето зиму кормит, — ответил моряк.
— Все для людей стараемся. Сами вот кое-как в сарае ютимся. А вы кто? Из комиссии содействия? — спросила она.
— Я никто. Я сам по себе. Здесь живет кто-нибудь, кто до войны жил? — спросил моряк.
Женщина пожала плечами. Задумалась.
Из-за сарая (с той стороны тоже была дверь) вышла молодая женщина и вылила в помойку мыльную пену.
— У нас все по закону. Не знаю, как до войны, а наши жильцы через квартирное бюро оформлены, — сказала она.
Моряк пошел вниз по улице.
Тридцать лет назад по улице уходил из этого дома Димка Ганыкин. Он нес на плече самодельный чемодан из фанеры. Рядом шла мать.
— Остался бы. Рыбаком и здесь можно плавать, — сказала она.
— Перспективы не те, — ответил Димка.
Слово «перспектива» он услышал от агента Мурманской рыболовной флотилии, вербовавшего в городе матросов. Агент вставлял это слово к месту и просто так, и на Димку оно произвело большое впечатление.
— Я в Мурманске без отрыва мореходку окончу, — сказал он.
Он старался говорить буднично, чтобы произвести на мать впечатление осмотрительного, все взвесившего человека. О том, что плавать на рыбачьем сейнере он будет временно, Димка молчал, не из скромности, а из боязни спугнуть судьбу. Он мечтал о дальних плаваниях на мостике грузового судна, хотя бы такого, как «Вега».
Молодая женщина смотрела, как моряк перешел мостовую и сел в такси.
— Режь меня на куски, если он не к рыжей жиличке приходил, — сказала она.
— Мозги вывихнешь про одно думать. Он о тех, кто до войны жил, интересуется, — ответила старуха.
— Для вида. Бедра есть, и грудей не занимать, и все остальное в порядке, а родной муж от тебя бегает.
— Слушай, Нинка, а Приходько вроде бы до войны жили? Те, что у колонки…
— Не жили. Они в сорок четвертом с Донбасса приехали. Спрашиваю рыжую: может, секрет какой есть? А она смеется. «Поезжай, — говорит, — на курорт, и за тобой будут бегать». — Молодая махнула рукой и ушла с ведром за сарай.
Старуха стояла и думала о том, сколько людей жило здесь до нее и сколько еще будет жить после. Она как будто вспотела еще больше. А может быть, она ни о чем не думала и просто потела от жары.
В прохладной комнате загса мужчина пенсионного возраста прочитал:
— «Мария Тимофеевна Ганыкина умерла в 1942 году. Записано со слов соседей».
Он посмотрел на моряка поверх очков.
— Это я знаю, — сказал моряк.
— Что же вы тогда хотите? — Мужчина пенсионного возраста продолжал смотреть поверх очков.
— Хотел бы узнать, где ее похоронили.
— Здесь об этом ничего не сказано. — Мужчина сказал это так, как будто тем, о чем не сказано в его книге, интересоваться просто неприлично. Он покосился на стол регистрации браков. Наступил обеденный час, и женщина за столом уже ела копченую тюльку с помидорами. — Свежая. По запаху слышу. Она дымком пахнет, пока свежая, — сказал он. Он посмотрел на моряка поверх очков, как бы удивляясь, что тот еще в комнате.