Большинство из тех людей, что лежали в ваннах, закрыв глаза, находились в полудреме, но некоторые, подобно мне, уже пришли в сознание и с любопытством пытались озираться по сторонам. Мерцающие в воздухе разноцветные огни и пляшущие по поверхности воды яркие искры создавали атмосферу покоя и внутренней созерцательности, а кроме того, смазывали черты моих соседей, не давая мне разглядеть их лиц. И где-то вдали в этом сияющем тумане двигались неясные фигуры служителей этого места, одетых в белые ангельские одежды. Они будто бы кого-то укладывали в ванны или, наоборот, доставали.
Так, пребывая в уверенности, что нахожусь под воздействием сна или бреда, я озиралась вокруг, прислушивалась к звукам и собственным ощущениям. На душе моей было спокойно, даже присутствовала некоторая эйфория; впрочем, подобное не раз бывало со мною во сне – когда понимаешь, что мир сей нереален, и потому, что бы с тобой ни происходило, ты находишься в полной безопасности.
И вдруг я сообразила, что лежу в ванне абсолютно голой! Паника уже было начала пожирать меня, когда я напомнила себе, что это просто сон. Однако, даже успокаивая себя таким образом, я не могла отделаться от чувства мучительной неловкости. При всем при этом я обнаружила, что не могу делать резких движений – все тело казалось будто бы скованным (да-да, именно так и бывает во сне), но тем не менее я хорошо ощущала все свои члены. И даже раненую ногу… Как же так? Она на месте? Кажется, будто она цела и даже не болит… Только я не могу пошевелить рукой, чтобы потрогать то место, куда пришелся удар французского палаша и убедиться в том, что моя нога цела. Ах ну да… Все равно все это мне снится или видится в предсмертном бреду…
Чуть уняв волнение, я наконец решилась опустить глаза вниз и посмотреть на себя, благо эта чудная вода отличалась кристальной чистотою и прозрачностию. Я увидела свое тело – тело женщины, которое я так ненавидела, к которому испытывала отвращение. Но в эту минуту у меня почему-то не возникло столь неприязненных чувств к своему естеству, как это обычно бывало, когда мне случалось разоблачаться (разумеется, в строгом уединении). А может быть, мне просто было не до этого, так как я увидела удивительное зрелище, затмившее все остальное: рана на моей ноге присутствовала, но далеко не в том виде, в каком должна бы, не будь это сном. Вместо разрубленного почти напополам бедра я видела свою ногу вполне целой, пусть и изуродованной толстым белым рубцом. Радужные огоньки целыми стайками резво скакали по этому рубцу; они деловито копошились, словно тысяча маленьких существ, штопающих, сшивающих и восстанавливающих то, что было нарушено ударом отточенной стали.