– Это альбом. Но… может быть, вам он знаком.
Хэл пыталась говорить легко, но слова звучали странно для нее самой, и она поняла, что заняла позицию обороны, словно чтобы защититься от неизвестного нападающего.
Думай о том, как ты себя держишь, Хэл, не только мы читаем других, они тоже читают нас.
Лицо у нее напряглось, и она выдавила улыбку, растянув уголки рта, хотя скорее всего вышел оскал посмертной маски.
– Знаете, я очень устала…
Эзра взял у нее альбом, но не сдвинулся с места. Вместо этого он положил руку на стену и небрежно накренился, преграждая ей выход. Перевернув пару страниц альбома, он вскинул голову и улыбнулся Хэл:
– О… какое старье. Надо же, я представления не имел, что мать сохранила так много фотографий.
Хэл молчала, только смотрела, как он переворачивает страницы.
– Как вы разыскали этот раритет?
– Я… – Хэл с трудом сглотнула. Она заставила себя опустить руки, чтобы язык ее тела говорил, что она открыта, и постаралась придать себе расслабленный вид. – Мне не спалось. Решила поискать книгу и почитать. Пошла в кабинет.
– Понятно… А… вы, кстати, посмотрели фотографии?
Голос Эзры звучал непринужденно, даже небрежно. Но когда он задал этот вопрос, Хэл заметила в нем какую-то неуловимую перемену. Задевая больное место клиента, она слишком часто видела такие штуки у себя в офисе, чтобы теперь ошибиться. И теперь тоже увидела.
– Только п-первые. – Она заставила себя дышать медленно, ровно и, отстраненно слыша дрожь в своем голосе, попыталась унять ее, чтобы тот стал спокойнее, мягче. – А почему вы спросили?
– Просто так. – Но он уже не делал вид. Уже не улыбался, и сердце у Хэл забилось быстрее.
Убирайтесь… Пока еще есть время…
– Ладно… Тогда, наверно, я пойду спать, если не возражаете. – Она произнесла эти слова медленно, аккуратно, сохраняя полное спокойствие, ожидая, что он отодвинется и даст ей пройти.
Но Эзра только покачал головой:
– Ну, это вряд ли. Мне кажется, вы посмотрели альбом.
Повисла долгая, очень долгая пауза. Хэл слышала биение своего сердца. А потом что-то прорвалось, и она заговорила, едва успевая проговаривать слова, полные горькой правды:
– Почему же вы не сказали мне? Вы ведь знали. Знали. Это вы Эд. Почему вы оговорили бедного Эдварда?
– Хэл…
– И почему позволили мне думать, что моя мама… моя мама…
Но закончить фразу она не смогла, а лишь опустилась на кровать и обхватила голову руками, сотрясаясь в рыданиях.
– Вся моя жизнь – сплошная ложь.
Эзра молчал, только смотрел на нее неподвижно, и Хэл почувствовала, как холод внутри загустел до уверенности.