–Я Тиссай де Фреснер, странствующий рыцарь, – сказал тот, что трубил в рог, – Вызываю тебя, грязного разбойника, на честный бой, чтоб не чинил ты больше беспокойства честным людям.
–Ага, – пустая бутылка разбилась около ног каурого рыцарского жеребца, – Вот только я ж грязный разбойник, а они честно не сражаются.
По сигналу атамана, с крыши корчмы, из окон и с крыш случившихся рядом изб полетели арбалетные бельты. Прочие рыцари заметались, кони затанцевали. Лишенные брони и щитов, за которыми укрылись благородные, оруженосцы, сопровождавшие господ, погибли от сыпавшихся стрел, несколько коней под рыцарями пали, кто-то выругался, вытаскивая засевший в сочленениях доспехов болт. Тиссай де Фреснер, между тем, даже не шевельнулся, лишь набросил на безбородое породистое лицо забрало шлема. Шэйрад спокойно стоял на крыльце. Его мало волновали распетушенные юнцы, возомнившие себя поборниками справедливости и чести. Не шевелясь, он наблюдал, как закованных в доспехи рыцарей расстреливают из арбалетов его бандиты, как приканчивают кинжалами в лицо, сквозь смотровые щели шлемов, как эти же бандиты ловят коней, обшаривают седельные сумки и срывают с мертвых доспехи и одежду. Свар не было, каждый знал, что вся добыча пойдет в общий фонд банды, а потом будет распределена меж всеми головорезами.
Де Фреснер потянул меч из ножен, тронул коня шпорами. Приученный жеребец сорвался с места в карьер. Всадник походя рубанул замешкавшегося разбойника, не успевшего убраться с дороги, не сдержал коня, когда тот протоптался копытами по раненому, потом выставил меч вперед, как пику и, горяча лошадь, полетел к все также неподвижно стоящему на крыльце корчмы Шэйраду.
Тот как-то по-особому сложил пальцы и бормотнул что-то непонятное. Совершено неожиданно для рыцаря, конь споткнулся о невидимую преграду. Животное упало, ломая ноги, сам де Фреснер по инерции перелетел через конскую голову и растянулся перед разбойничьим атаманом. Головорезы заржали, громче лошадей. Из глаз молодого рыцаря потекли слезы обиды и горечи. Какой стыд! А он-то надеялся со своими друзьями перебить легендарную банду, самоутвердиться, положить отрубленную голову Кровавого убивца к ногам отца, насмехающегося над непутевым сыном, начитавшимся романов и наслушавшимся менестрелей. А вместо этого он лежит на заснеженном крыльце захудалой таверны, а на грудь его давит сапог того самого Кровавого убивца, а шею, тот зазор между шлемом и воротником, холодит неизвестно откуда взявшееся лезвие меча.
–Благородный, говоришь, рыцарь? – сказал Шэйрад, – Знаю я, как с благородными обращаться. Вперед, мальчики.