В самой дальней комнате жила семья слесаря. Тот в свободное время тачал обувь.
В центре квартиры занимала комнату семья зубного техника. Его мать, расплывчатая седая женщина, повадками напоминала наседку. За глаза, а порой и в глаза ее называли «мамашка». И жила в этой комнате ангорская пушистая кошка, которую «мамашка» ежедневно утром и вечером выводила гулять, повязав на шею бантик, а к нему бечевку. Кошка выглядела кокетливой. Цвета лент на ее шее менялись ежедневно.
Клиенты, ужимаясь в размерах, боком протискивались в комнату протезиста. Они-то и становились причиной скандалов между директоршей и «мамашкой». Директорша блюла порядок в квартире. Она зорко следила, чтобы, не дай бог, кто-то из жильцов мог манкировать своими общественными обязанностями, установленными квартирным «кодексом». «Мамашка» же, наоборот, стремилась провести блюстительницу порядка.
В тот день, когда перевозили вещи Юны, у этих ее будущих соседей шла очередная баталия.
Директорша, всей тяжестью навалившись на свой кухонный стол и скрестив руки на животе, под огромными грудями, выговаривала седой женщине:
— Во всяком случа́е не позволим, чтоб они ходили…
«Мамашка», что-то нервно передвигая на своем столе, оправдывалась:
— У всех протезистов клиенты ходят домой. Почему-сь нам нельзя?
— Тогда мойте после них пол. И за кошку вам надо мыть. Сколько раз с ней пройдете. Туда-сюда, туда-сюда. Грязь волочёте, а мыть не хотите. В коммуналке должен быть порядок! А тут прямо под носом клиенты ходют. Написать бы на вас куда следует. Проверить — может быть, ворюги.
— Почему-сь вдруг ворюги?! — заискивала «мамашка». — Вон Виктор туфли шьет. Может, из казенного материала… А у вас все чисто…
Как и всегда, шум на кухне вдруг затих, и женщины разошлись по своим комнатам.
Первые месяцы Юна на новой квартире почти не бывала. Она продолжала жить в семиметровке и спать на Панином матраце.
В Гнесинское училище показываться ей не пришлось. Спустя месяц после смерти Фроси муж Евгении Петровны устроил Юну лаборанткой в один из НИИ.
— Сейчас век техники. При НИИ есть вечерний техникум. Будет она специалистом, — убеждал он почему-то Евгению Петровну, а не Юну. Будто решалась дальнейшая судьба его жены.
— Но Юночка же закончила музыкальную школу. И Фрося хотела… — возражала Рождественская.
Но тут вмешалась в разговор Паня, без которой в подвальном обществе ни одно дело не решалось:
— Пициальность типерича надо. Неужели так? Папанька привез. Рязани ехали. Нянькой была. Пициальность — всё.
Новое слово, появившееся в ее обиходе, ей очень нравилось.