С кем же поговорить на чужбине? С кем слово молвить? Что может напомнить о родной земле? Он поднимает глаза к небу и отыскивает созвездие Большой Медведицы, что стоит головою на Восток… Там — Волга, Кострома, Москва, желанная-желанная Тверь. Удастся ли их когда увидеть? Словно подводя итог «грешному хожению», он подробно записывает, где какой климат («велми варно»), где родится жемчуг, а где сладкий овощ… По-тюркски начертал Афанасий Никитин молитву: «Да сохранит бог землю Русскую! Боже, сохрани ее! Боже, сохрани! В сем мире нет подобной ей земли. Хотя бояре Русской земли не добры. Да устроится Русская земля». Слова — под стать девятнадцатому веку, но не будем забывать, что перед нами перевод.
Созрело твердое решение любыми путями пробираться домой — «устремихся умом пойти на Русь».
Вернутся назад было еще труднее… Месяц плыл по морю, не видя ничего, а «на другой же месяц увиде горы Ефиопские» — одно из первых упоминаний в русской литературе об Эфиопии.
Обратный путь был таков. Аравийским морем приехал к восточному побережью Африки, потом опять через Аравийское море: от Ормуза через Тебриз дошел к порту на берегу Черного моря — Трапезунду.
Много было бед и испытаний, прежде чем Афанасий Никитин «за 9 дни до Филипова заговейна» оказался в Кафе, нынешней Феодосии. Здесь невольничьи рынки были залиты слезами восточных славян, похищаемых за морем. Стоял 1472 год. Торговый гость шел в Тверь без злата-серебра, но бесценное богатство лежало в скудной котомке — записи, заканчивающиеся словами: «Милостию же божиею преидох же три моря».
Где-то близ Смоленска покоятся кости неутомимого волжанина. Подвиг его — страннический и литературный — был понят современниками. Никитинское «Хождение за три моря», первоначально попав в руки московского дьяка Василия Мамырева, было внесено в «Софийский временник» под 1475 годом, а затем и в летописный свод 1489 года, что явилось актом государственного признания.
Произведение обладает высокими литературными достоинствами, которые с годами мы ценим все выше и выше. Оно переведено на многие европейские и восточные языки. Восхищает почти разговорный деловой стиль, свободный от высокопарности. Фантастичны познания человека, принадлежавшего к торгово-ремесленной среде, читавшего и давнее (еще написанное в двенадцатом столетии!) «Житье и хождение Данила, русьскые земли игумена» на Ближний Восток, знавшего об обезьяньем царе индийского эпоса, вмещавшего в голове своей едва ли не все географические познания мира, доступные в его время.
Славист Измаил Срезневский дал следующую характеристику труду нашего героя: «Как ни кратки записки, оставленные Никитиным, все же по ним можно судить о нем, как о замечательном русском человеке XV века. И в них он рисуется … как человек не только бывалый, но и начитанный, а вместе с тем и как любознательный наблюдатель, как путешественник-писатель, по времени очень замечательный, не хуже своих собратьев иностранных торговцев XV века <…>. Рассказы ди Конти и отчеты Васко да Гама одни могут быть вровень с „Хождением“ Никитина. Как наблюдатель, Никитин должен быть поставлен не ниже, если не выше современников-иностранцев».