; кафешечки с красными маркизами и круглыми столиками на улице. Это в ноябре-то! Уютно, красиво, очень французисто!
— Вам нравится Париж, Виктория? — спросил удав, вырывая меня из водоворота впечатлений своим безэмоциональным тоном.
— Да! О да! — воскликнула я и, не удержавшись, ткнула пальцем в чудесный белый купол на холме: — О, Боже, смотрите, это же Базилика Сакре-Кёр! Не верю, что вижу её своими глазами!
Я обернулась на удава и поразилась: он улыбался! Не растягивал сухо губы, как обычно перед партнёрами, не ухмылялся ехидно, не хмыкал саркастически… Он улыбался с таким видом, с каким обычно отец семейства приносит дочке долгожданный велосипед. Или собаку, которую долго не разрешал завести. Немножко снисходительно, сверху-вниз, но тоже счастливо. Ого! Неожиданно… Кажется, «О, Боже» он принял на свой счёт.
— Такой красивый город, — чуть тише плескаясь радостью, сказала я.
— Петербург лучше.
– À chacun ses goûts, как говорят французы, — улыбнулась я и перевела: — Каждому свой вкус. К тому же сравнить я не могу, в Питере я не была.
— Досадное упущение, — заявил Михаил.
И я снова отвернулась к окну — жалко было пропустить хоть что-то! Но Михаил оказался ревнив, как Бог в иудейских притчах, и снова заговорил, привлекая моё внимание:
— Красота Парижа слишком преувеличена. Писатели, режиссёры, газетчики, кто только не приложил руку. Я считаю столицей мира Петербург, и всегда буду считать. Вот где величие. Вот где архитектура и мощь. Историзм, культура, никакой легковесности. Не то, что тут. И метро, кстати, неудобное. Ни в какое сравнение с питерским не идёт.
Вот жеж бука! Я улыбнулась удаву снисходительно:
— Никоим образом не хочу уменьшить красоту и значимость Санкт-Петербурга, но, кажется, вы не видели Парижа.
— Я не впервые тут, — буркнул он. — И это я уже говорил.
— Можно быть и не видеть, — вежливо интерпретировала я простонародно-точное «смотрел в книгу, видел фигу».
— И чего же я не вижу, по-вашему? — подался ко мне Михаил, снова изумляя меня желанием диалога.
Это меня ещё раззадорило, и я заговорила:
— Чувственности. Она тут во всём. Посмотрите на вон то здание, статуи в нишах, лёгкий, воздушный орнамент. А если проехать в ту сторону по бульвару Шапель, мы увидим знаменитый Мулен Руж. Красную, маленькую, но революционно-вызывающую мельницу, волей чьей-то мысли превращённую в кабаре.
— Вы же не были в Париже, — удивился Михаил.
— Зато сколько я про него читала! У нас даже в университете был целый ряд занятий, где мы изучали Париж. Я карту центра могу вам начертить с закрытыми глазами.