– Тут, вот я.
Дура была прекрасной во всех отношениях лошадью, и я ее ценил. Никогда у меня лучшей не было. Какая разница между Ванькой, Гайчулом и Дурой! Оба жеребца были в общем деревенские лошади, а Дура строевая, вероятно, кубанской породы. Никогда я Дуру не бил и только раз, и то по ошибке, ее пришпорил. Она взвилась как птица, и я долго извинялся за свою ошибку. Шпоры ей были не нужны, она охотно прибавляла хода. Достаточно мне было подумать – и она исполняла желание.
Ненормальный
Для полного отдыха мы не только ставили лошадей на конюшню своего дома, но и ставили свое орудие к себе на двор. Этим мы избегали наряда часовых, но это, понятно, было против устава. По моем прибытии в батарею у Матвеева кургана брата и меня зачислили опять в орудие ввиду новых формирований.
Как-то капитан Мукалов, начальник нашего 4-го орудия, застал крестьянина-немца, орудующего с затвором нашего орудия.
Что ты тут делаешь? Какое тебе дело до того, что я делаю? Пошел вон, сволочь.
– Сам сволочь.
Мукалов крикнул нам в окно.
– Выходите быстро с оружием.
Поручик Клиневский и я схватили карабины и выбежали на двор.
– Арестуйте этого человека и приведите его к командиру батареи.
Полковник Шапиловский выслушал рапорт Мукалова и сказал:
– Застали на деле, что же, мы его расстреляем. Клиневский и Мамонтов с карабинами? Вот и прекрасно.
У меня подкосились ноги, и я должен был опереться о стену дома. Никогда я не расстреливал и питал к этому отвращение. Шапиловский и Мукалов вошли в дом. Мы же трое остались снаружи, бледные и молчаливые. «Я выстрелю в воздух… А если и Клиневский выстрелит в воздух?.. Господи, избавь меня от этого ужаса!»
Собралась толпа любопытных. Пожилой крестьянин, ни к кому не обращаясь, сказал:
– Он у нас известен… Он ненормальный. У него бывают приступы сумасшествия.
Я схватил говорившего, притащил его к двери.
– Ты скажешь то же самое там внутри.
Потом открыл дверь и втолкнул его внутрь.
– Свидетель, господин полковник, хочет доложить, – и захлопнул дверь.
Появился Шапиловский.
– Раз он ненормальный, то мы его выпорем. Я послал за ездовыми.
Уф! Слава тебе Господи! Мы все трое вздохнули с облегчением.
Ездовые шли с плетьми, ухмыляясь. Мы отвели арестованного за дома.
– Снимай штаны, – приказал Клиневский.
– Шутки в сторону, – вдруг нахально сказал арестованный. – Я не позволю себя сечь. Я пойду домой.
И он действительно сделал движение, чтобы уйти. Его самоуверенность произвела впечатление на Клиневского и на солдат – они стояли с разинутыми ртами. Но я пережил благодаря этому поганцу такой страх, что искренне его ненавидел. Я бросился на него, свалил на землю и сорвал штаны, так что пуговицы отлетели.