Мне нужно сена и ячменя для батареи. Нема ячменя. Слушай, я заплачу деньги. Если же ты откажешь, то будем сами искать и тогда ничего не заплатим.
Казак видит, что мне не до шуток, после некоторых колебаний он соглашается продать. Красные же все равно все отберут.
Я больше забочусь о лошадях, чем о людях. От состояния лошадей зависит наше движение вперед. Мы требуем от лошадей работы, превышающей их силы. Мы задержались дольше двух часов, но зато лошади хорошо накормлены и некоторое время задержек не будет. А через час-другой опять начнутся застревания.
Когда батарея выступила, мы с Казицким вовсе не отдохнули. На этот раз я нахожусь сзади. Я пропустил всю батарею, пересчитал повозки и последовал за последней. Ночь быстро наступала, было почти темно.
Я не заметил, как я крепко заснул, и Дура тоже заснула и остановилась. Не знаю, как долго я спал. Проснулся я от тишины, но проснулся у себя в комнате в Москве, сидя в кожаном кресле. Было совсем темно, кто-то потушил электричество. Должно быть, мать – не хотела меня будить. Очевидно, очень поздно, потому что так тихо, на улице ни звука. Надо идти ложиться спать. А как хорошо сидеть на этом удобном кресле… Я хотел опереться на локотники кресла, но локотников не было. Ничего не понимая, я ощупал сиденье. Безусловно, это кожа, но вовсе не кресло. В чем дело? Что со мною происходит? Мои пальцы нащупали что-то мохнатое и теплое подо мной, и оно зашевелилось. Я пришел в ужас. Боялся двинуться и ничего не понимал. Вдруг, как молния, проснулось сознание: война… революция… гражданская война… отступление… Кубань… Дура…
Дура тоже проснулась. Кругом нас черная ночь и тишина.
Где батарея? Сколько времени я спал? Не прошли ли мимо меня красные, пока я спал? Где дорога? Ни одной звезды, чтобы ориентироваться, – сплошная чернота. Я слез, надеясь ощупью найти дорогу. Всюду грязь, грязь и только грязь. Тогда я снова сел в седло и тихонько толкнул Дуру. Отпустил ей повод. Она пошла в ночь. Но я был уверен, что она следует за батареей.
Через довольно долгое время я услыхал крики вдали – впереди вытаскивали повозку. Наши или красные? Вскоре я догнал колонну в походе. Но спросить боялся, все надеялся, что узнаю голоса. Как на грех, все молчали. Наконец я различил в темноте светлое пятно. В нашем обозе была белая лошадь. Я поднялся выше по колонне и по звуку узнал шум орудий в походе. И тогда осмелился спросить:
– Шакалов, ты тут?
– Здесь, господин поручик.
Я вздохнул с облегчением и спросил, все ли слава Богу.
К Славянской
Дороги были непроходимы, грязь нас держала, люди и лошади совершенно измучились. Но батарея медленно, постоянно застревая, двигалась вперед. Наконец стало светать.