Клеменс открывает от изумления рот. Шон делает то же самое, хотя Теодор полагал, что в этом вопросе мальчишка на его стороне. Может, он неправильно выразился? Какими еще словами нужно было бросаться в нее, чтобы она поняла, во что хочет ввязаться?
– Я что, – шипит Клеменс, – настолько слаба, чтобы оказаться ведьмой? Еще на прошлой неделе ты был бы счастлив узнать, что я одна из тех, кто способен спасти твою душеньку, а теперь воротишь нос, едва поняв, что это может оказаться правдой?
– Прекрати, – сердито отрезает Теодор.
Он встает, делает шаг назад от стола и устало прислоняется к подоконнику. За его спиной цветочные горшки с какими-то мелкими белыми кустиками отъезжают к окну вместе со стеклянными подставками, жалобно визжа.
Клеменс наблюдает за ним, поджав губы.
– Дело не в том, что я трус, и не надо делать такое лицо, я знаю, что на языке у тебя вертится именно это. Клеменс, пойми… – Теодор вздыхает, хватается пальцами за переносицу и сдавливает ее сильно, до белых точек перед глазами. Весь мир начинает плыть, будто погрузившийся под воду. – Ты возвращаешься от этого маньяка и начинаешь бросаться такими словами, что становится страшно. Не сама ты пугаешь, а то, что с тобой творится. Пойми, я уже видел такое: каждый раз какая-то глупышка начинает верить в свои слова. Они набирают в ней силу, наполняют ее чем-то древним и неконтролируемым. И каждый раз она сама себе становится врагом, и эта мощь убивает ее изнутри. Персиваль был прав, когда предупреждал тебя: слова несут в себе огромную силу, и с ними нельзя играть. Ты так легко, так просто соглашаешься с этим, говоришь: «Я ведьма», принимая на себя роль, которая, возможно, уготована совсем не тебе. Ты действительно хочешь стать ею? Зачем тебе эта угроза для собственной жизни?
Пораженная этой тирадой, притихшая Клеменс ищет поддержки в лице Шона, но тот, совсем потеряв контроль над собой, молча пялится на Теодора и теребит в руках ни в чем не повинную салфетку.
– Но ведь, – запинается девушка, – если я признаю свою природу, то смогу помочь вам обоим.
– Да не нужна нам твоя помощь! – вскрикивает Шон, бросая салфетку на пол. Клеменс дергается, словно мальчишка снова ее ударил, но теперь он выглядит хуже ее.
– Шон прав, – кивает Теодор. – Нам не нужна твоя помощь. Не такой ценой.
Клеменс переводит взгляд с него на мальчишку и обратно, сжимаясь на кухонном стуле все больше. Вздрагивает, опускает глаза вниз, на свои сцепленные в замок руки. И вдруг всхлипывает.
Наконец-то.
– Я устала от всего этого! – стонет она и прячет лицо в ладонях. Шон дергается к шкафчикам, достает оттуда новую кружку, чтобы наполнить ее соком, но Теодор мотает головой.