Как только ей исполнится шестнадцать, Серлас найдет ей мужа и оставит жить в его семье, а сам покинет выбранный тихий город, чтобы уплыть за океан и… Дальнейшие годы размываются в мутной пелене и становятся недоступны его взору. О будущем он не думает.
– Ты слышал, что о них говорят? – доносится до молчаливого Серласа шепот. Он оборачивается и видит в десяти футах от себя женщину и мужчину – жену и мужа, бакалейщиков, что хмурятся, наблюдая за танцующей Клементиной.
– Говорят, они друг другу не родственники, – продолжает женщина, не заметившая Серласа. Ее муж кивает.
– Да, ходит такой слух, – говорит он. – Только не пристало мне твои бабские сплетни слушать, шла бы к другим гусыням болтать о таком!
Серлас слышит все это, и злость вспыхивает в нем, словно раздутое из малой искры пламя. Эти сплетни идут о них с Клементиной не впервые, и Коув – далеко не первый город, где он слышит вслед недобрые шепотки. Клементина не была похожа на его дочь с малых лет; теперь же им вдвое сложнее убедить всех вокруг в том, что темноволосый нелюдимый мужчина и рыжеволосая улыбчивая девушка – брат и сестра. Серлас просит Клементину красить волосы, но крапива больше не в силах побороть их яркий цвет.
Теперь у них двоих почти не осталось оправданий людской молве.
– А помнишь ту историю с рыжей женщиной из Трали? – настаивает горожанка, теребя мужа за рукав его выходного камзола. – Ее ведьмой прозвали зазря, помнишь?
Серлас напрягается при каждом звуке ее хриплого язвительного голоса и замирает, пригвожденный к земле внезапно прихлынувшим парализующим страха. Люди больше не зовут каждую рыжеволосую ведьмой, больше не клевещут вслед босоногим, но он ждет подвоха в любом неосторожном слове. Безымянная сплетница говорит громче, чтобы перекричать волынки и скрипку в руках ловких музыкантов.
– Говорят, ее муж-иноземец сдал! Она ему дочь родила, а он ее на костре сжег, знаешь?
– Женщина, прекращай эти…
– Их ведь так и не нашли, ни убийцу этого, ни ребенка!
Серлас вжимается лопатками в каменную кладку башни и, скрытый длинной тенью, медленно огибает фонтан. Вода в нем бьет вверх, в ее брызгах фигура танцующей Клементины искажается, обращается каплями прозрачной воды, а рыжие кудри пляшут в воздухе и становятся языками пламени.
– Брешут все, – ворчит бакалейщик.
– Вот и нет! – возражает ему упрямая жена и кивает в сторону Клементины. – Думаешь, их просто так раньше ведьмами кликали? У рыжих души нет!
Больше Серлас стерпеть не может: он выходит из тени башни, направляясь в сторону паба, и молится только о том, чтобы у старика Джима нашлось в погребе немного виски.