«Все будет хорошо».
Клеменс проваливается в неглубокий беспокойный сон – ей видится Теодор, бледный как смерть, – потом приходит в себя, получает разрешение посетить палату Бена. После операции на ноге Паттерсон выглядит не так ужасно, как она предполагала, и некоторое время девушка рассматривает его спящее лицо, не боясь быть замеченной.
Она гадает, встретил ли Бен Персиваля, и если не он, то кто подговорил каких-то глупцов грабить антикварную лавку. Ей жаль все эти маленькие статуэтки иноземных божеств, старинную мебель, ту люстру с длинными хрустальными каплями, останки которой теперь покоятся на чайном столике Бена. Но все это меркнет и бледнеет в сравнении с тем фактом, что Бенджамин все-таки жив и почти здоров.
Почти.
Клеменс считает минуты до истечения срока. Теодора все еще нет.
А Бен открывает глаза ровно через час, как и было обещано, и, ничего не понимая, пытается крутить головой.
– Тише-тише, – баюкает его Клеменс. Паттерсон слабо вдыхает полуоткрытым ртом, поворачивает голову на звук ее спокойного голоса. Клеменс уже выплакала все глаза и теперь говорит сипло, едва слышно. Этого хватает на их рваный, будто с помехами, разговор.
– Где?..
– Ты в больнице. Тебе ногу сломали.
– Помню…
Бен морщится, стонет, стискивая зубы, и Клеменс бросается к дверям.
– Все нормально. Вернись.
Она возвращается, не понимая, отчего слушает пациента, едва отошедшего от наркоза.
– Врач говорит, все обошлось, – шепчет Клеменс, – потому что какой-то мистер Маккоул тебя нашел и вызвал скорую.
– И это помню. – Бен проглатывает окончание каждого слова. Облизывает пересохшие потрескавшиеся губы, пытается пошевелить головой. Кривится от боли. – Кирпичом витрину разбили. А я в подвале… Электричество барахлило, хотел проверить. Это…
Он запинается, задерживает дыхание. Клеменс ждет, что следующая же фраза начнется с имени Персиваля. Страх услышать это въелся ей под кожу и мешает думать, но вместо этого Бен медленно тянет:
– У Шона друзья были. Они решили, что это мы его…
– Что? Убили? – охает Клеменс, когда Бен выдерживает паузу и дарит ей выразительный взгляд поверх всех своих бинтов и повязок. – Как они могли подумать, что… Они искали Теодора?
– Все же видели, мы на том фестивале в Труро… Теодор его сам утащил, – Паттерсон кашляет и уводит глаза в потолок.
Понимание обрушивается на Клеменс, как лавина. Вот оно что. Всему виной прозаичная недосказанность? Чьи-то нелепые наговоры? Кто нашептал в уши глупым малолетним подросткам, что Шон погиб от руки Теодора? Ответ ей не нужен; Клеменс сжимает кулаки, жмурится, так что на обратной стороне век отпечатывается бледно-зеленое лицо Бена, и оно смазывается, преображается ее сознанием в лицо Персиваля. Ему бы оказаться трикстером, богом лжи и обмана. Такая мысль не дает ей покоя.