Мое стремление уехать из города отчасти подпитывалось тем фактом, что последние пару месяцев я провела на конвейере, управляя чем-то вроде огромного промышленного клеевого пистолета на маленькой фабрике по производству книжных переплетов в центре Чикаго. Убийственная рутина на восемь часов в день, пять дней в неделю и, возможно, самое действенное напоминание о том, что поступление в колледж – хорошая идея. Мама Дэвида работала на этой фабрике и устроила туда нас обоих. Мы трудились рука об руку все лето, так испытание становилось чуть приятнее.
Дэвид был умным, нежным, высоким и симпатичным парнем на два года старше меня. Он подружился с Крейгом на баскетбольной площадке в парке Розенблюм несколько лет назад, когда приезжал сюда навестить родственников, живущих в «Эвклид-Парквей»; потом стал увиваться за мной. Весь учебный год Дэвид проводил в колледже за пределами штата, что позволяло мне не отвлекаться от занятий, а во время каникул приезжал домой к маме, живущей на дальней стороне Саутсайда, и почти каждый день заезжал за мной на машине.
Дэвид был легким на подъем и более взрослым, чем любой из предыдущих парней. Он смотрел спорт по телевизору, сидя на диване с моим отцом, и вел вежливые беседы с мамой. Мы ходили на настоящие свидания: на шикарные, по нашему мнению, ужины в «Красном лобстере» и в кино. Дурачились и курили травку в его машине. Днем на фабрике «проклеивали» свой путь в дружеское забытье, упражняясь в остроумии до тех пор, пока говорить становилось не о чем. Никто из нас особенно не вкладывался в эту работу: мы просто пытались скопить немного денег на учебу. Я скоро уезжала из города, и мне совсем не хотелось возвращаться на фабрику переплетов. В каком-то смысле я уже была наполовину в отъезде: воображение постоянно уносило меня в направлении Принстона.
Поэтому, когда вечером в начале августа наше трио отец-дочь-бойфренд наконец свернуло с Первой дороги на широкую, усыпанную листьями улицу, ведущую к кампусу, я была полностью готова к переменам. Готова занести обе сумки в спальню общежития на время летней сессии, готова жать руки таким же, как я, приезжим (в основном детям из меньшинств и малообеспеченных семей с парочкой затесавшихся спортсменов). Готова пробовать еду в столовой, запоминать карту кампуса и брать на абордаж все расписания, которые появятся на моем пути. Я на месте. Я приехала. Мне было семнадцать лет, и передо мной расстилалась целая жизнь.
Единственной проблемой в тот момент представлялся Дэвид, который загрустил, как только мы въехали в штат Пенсильвания. Когда мы вытащили багаж из папиной машины, думаю, бойфренд уже начал чувствовать себя одиноко. Мы встречались около года и даже признавались друг другу в любви, но это была любовь родом с Эвклид-авеню, из «Красного лобстера» и с баскетбольных площадок в парке Розенблюм. Она существовала только в контексте места, из которого мы только что уехали. Пока мой отец выбирался с водительского сиденья и вставал на костыли, мы с Дэвидом молча топтались в сумерках, глядя на безупречно сверкающую зеленую лужайку перед каменной крепостью моего общежития. Нам обоим стало ясно, что мы оставили нерешенными несколько важных вопросов. Это временное прощание или окончательный, географически обусловленный разрыв? Будем ли мы навещать друг друга? Писать любовные письма? Как тяжело мы готовы трудиться ради этих отношений?