— Я сейчас вам все объясню, — заверил обозреватель «Национал-коммунистического вестника». — Давайте только отойдем подальше от вашего дома.
Оказавшись в плохо освещенном сквере за пару кварталов от дома Збруева они, наконец, остановились. Дробинский подозрительно огляделся вокруг, но, не заметив ничего, что могло бы ему помешать начать разговор, предложил генералу присесть на скамейку.
— Ну, теперь-то вы объясните мне? — потребовал Збруев. — Я надеюсь, товарищ Дробинский, что у вас были весомые причины для того, чтобы вот вытащить меня практически из дома в двенадцатом часу ночи и приволочь в этот сквер. Я слушаю вас.
Дробинский провел рукой по хорошо уложенным волосам, зачесанным назад. Он заметно нервничал. В руках у него был портфель, который он прижимал к себе, словно боялся, что кто-то его у него вырвет прямо из рук. Збруев с трудом, можно сказать, узнавал в этом неуверенном и взвинченном человеке того холеного журналиста ведущей газеты страны, которого он видел обычно на всевозможных собраниях и прочих общественных мероприятиях.
Только сейчас генерал понял, что на носу у Леонтия почему-то были одеты очки, хотя раньше он их никогда не носил, насколько Збруеву было известно. Несмотря на теплое время года, Дробинский был облачен в плащ с поднятым воротником.
— Что за маскарад? — вслух удивился Збруев.
— Мне пришлось немного изменить внешность, чтобы
прийти на эту встречу, — отчего-то шепотом заговорил журналист. — Понимаете, здесь вопрос жизни и смерти. Я не преувеличиваю. Придя сюда, я рискую своей жизнью.
— Да что, черт возьми, с вами случилось-то? — Не выдержал Збруев и хлопнул ладонью по своему портфелю, который покоился у него на коленях.
— Ко мне приходили они…. - инфернальным тоном доложил Леонтий.
— Кто?
— Волки!
Карьера Леонтия Дробинского резко пошла вверх сразу же после окончания им журфака МГУ им. Товарища Сталина десять лет назад. Отец его стоял у истоков нового национал-коммунистического телевидения, был активным участником процессов над дореволюционными телевизионными деятелями, автором многих обличающих писем, статей, воззваний. Когда сын решил пойти в журналистику, он только приветствовал его решение, но, дабы избежать толков о кумовстве, настоял на том, чтобы сын поступал на факультет национал-коммунистической газетной журналистики, а не на телевизионное отделение.
Попав в ведущую газету страны (понятно, что без отца тут все же не обошлось), он прошел все этапы от рядового репортера до заместителя главного редактора и одного из наиболее самых влиятельных журналистов страны.