.
В результате запущенной под влиянием кризиса 1970-х гг. глобализации (новой стадией развития мирового капитализма) целые регионы планеты превратились из аграрных в промышленные. Сотни миллионов людей оказались вынуждены оставить традиционные натуральные хозяйства, став наемными рабочими. Произошла беспрецедентная в мировой истории пролетаризация. Пространство рыночных отношений расширилось, рабочая сила оказалась дешевле, а ее эксплуатация выгоднее внедрения новых промышленных технологий. В старых индустриальных странах правительства стали проводить политику «сбрасывания балласта»: ликвидацию социальных завоеваний, приватизацию, снижение расходов на образование и иные общественные сферы. Но сколько бы либертарианцы не проклинали государство с его социальной нагрузкой на бизнес и расточительностью, ни в одной из стран центра глобального капитализма оно не осмелилось на полный демонтаж своих социальных функций. Государства полупериферии сокращали социальные расходы, права и гарантии для населения, но не могли вернуть все отношения и нормы в «идеальный» XIX в., когда рынок якобы был чист, а бюджетная политика не плодила «социальных паразитов» в низах общества.
Неолиберализм был ограничен в своих возможностях с самого начала. Основанная на нем экономическая модель капитализма имела в основе противоречия, развитие которых определяло предел ее существования. Производимые в странах периферии товары должны были продаваться в центре — развитых западноевропейских, североамериканских странах и Японии. Вынос из них производства ограничивал потребительские возможности населения, спрос с его стороны подстегивала не столько «новая экономика» в виде сферы услуг и информационных технологий, сколько кредитная политика центральных и коммерческих банков. Доступность ипотечных, автомобильных и потребительских кредитов увеличивала потребление, в конечном итоге уменьшая материальные возможности домашних хозяйств. Рост потребительских рынков стран промышленной периферии не мог покрывать растущий дефицит спроса, основанного лишь на доходах трудящихся, и чем дальше, тем больше банки стран центра брали на себя роль кредиторов массового потребителя. Они делали это к своей выгоде и от избытка свободных средств. Одновременно с этим они все более смело вели спекулятивные игры на фондовом рынке и рынке нефти. Инвестировались капиталы и в бумаги правительств менее богатых государств.
В период глобализации капиталы начали свободно перемещаться из одной зоны планеты в другую, но рабочая сила была искусственно заперта в национальных границах. Корпорации имели возможность выбирать себе любой из множества рынков труда. Закрытые государственные границы и жесткие антимиграционные законы препятствовали рабочим покидать зоны, где не действовало трудовое и социальное законодательство, а люди были бесправны. Даже если рабочие нелегально вырывались в ЕС, США или другие страны (с некоторых пор и в Россию), они оставались почти бесправными. Такая политика облегчала корпорациям снижение оплаты труда для граждан «старых индустриальных стран», а также свертывание социального и трудового законодательства. В итоге в целом ряде отраслей американской и европейской экономики третий мир оказывался внутри «первого». Дестабилизированные социальные системы периферии продолжали выбрасывать миллионные массы эмигрантов на рынки труда в страны центра. Если в 1960-е и в начале 1970-х гг. эмиграция из бывших колоний на Запад была связана с растущим там спросом на рабочую силу, то с конца 1990-х гг. массовое переселение превратилось в инерционный процесс, подстегиваемый социальным кризисом Юга и стремлением людей приобщиться к потребительскому обществу. В свою очередь, на Севере эти демографические и социальные сдвиги способствовали росту правых консервативных политических сил.