Отчего же все эти люди ему подчиняются?
И вообще, он что, пуленепробиваемый? Почему он так бесстрашно гарцует на своем коне?
– Тодд, – говорит Виола, – клянусь, я побегу без тебя.
– Нет, не побежишь, – отвечаю я. – Погоди еще секунду.
Потому что я как раз перевожу бинокль с одного лица на другое. Потому что, даже если эта армия сейчас захватит деревню, узнает, что нас там нет, и бросится за нами в погоню, я должен знать.
Я должен знать.
Одно знакомое лицо за другим. Все маршируют и стреляют. Мистер Уоллас, Мистер Асбьорнсен, мистер Сент-Джеймс, мистер Белгрейвс, мистер Смит-старший, мистер Смит-младший, девятипалый мистер Смит, даже пьяный в доску мистер Марджорибэнк – все они маршируют, маршируют, маршируют. Прентисстаунец за прентисстаунцем, прентисстаунец за прентисстаунцем… Я узнаю все новые лица, и каждый раз мое сердце сжимается и обливается кровью.
– Их там нет, – наконец выдавливаю я.
– Кого? – удивляется Виола.
– Нет! – тявкает Манчи, облизывая хвост.
Их там нет.
Бена и Киллиана там нет.
Конечно, они не могли примкнуть к армии убийц. Даже если все остальные прентисстаунцы смогли, они бы не сделали этого. Ни за что и никогда.
Потому что они хорошие, оба, даже Киллиан.
Но если это правда, то правда и другое, так?
Если их там нет, значит, все пропало.
Вот тебе и урок.
Нет добра без худа.
Надеюсь, они дали мэру достойный отпор.
Я отвожу бинокль от лица, опускаю взгляд и вытираю глаза рукавом. Потом отдаю Виоле бинокль и говорю:
– Пошли.
Она выхватывает его, как будто хочет скорей отправиться в путь, но потом все-таки говорит:
– Сочувствую.
Опять прочитала мой Шум!
– Забыли! Это не сейчас случилось, – говорю я, вставая и надевая рюкзак. – Идем, пока чего похуже не стряслось.
Опустив голову, я начинаю быстро шагать по тропе к вершине холма. Виола бежит следом, Манчи тоже, изо всех сил пытаясь не кусать себя за хвост.
Виола меня догоняет:
– А его… его ты видел?
– Аарона?
Кивает.
– Нет, – отвечаю я. – Странно, не видел. А ведь он должен был идти в первых рядах.
Какое-то время мы шагаем молча, соображая, что бы это могло значить.
На этой стороне долины дорога становится шире, и мы, петляя вместе с ней по склону холма, держимся темной стороны. Света от двух лун достаточно, чтобы от нас на дорогу падали тени, а когда спасаешься бегством, этого даже слишком много. На моей памяти в Прентисстауне не было биноклей ночного видения, но ведь и армии у нас никогда не было, так что мы невольно бежим, чуть пригнувшись. Манчи, нюхая землю, скачет впереди, то и дело повторяя «Сюда! Сюда!», как будто знает дорогу лучше нас.