А может, и нет?
Мне доводилось быть свидетелем того, как первые секретари обкомов КПСС, эдакие всесильные удельные князья-самодуры, перед сановными посланцами Кремля в одночасье становились заискивающими служками. Глядя на их удивительное преображение, можно было только диву даваться, как легко сгибаются «несгибаемые» спины и как в мгновение ока исчезают барские замашки. А мой шеф, как ни крути, один из них, и ему свойственны все пороки партийной номенклатуры губернского масштаба. Они, эти самые пороки – глина, из которой эти люди слеплены. Соскобли ее, и что останется? Человек-невидимка.
По глазам Харина чувствую, что тот не в восторге от ельцинской трактовки «обоюдной защиты суверенитета», но, что называется, держит марку:
– Лучше мы подарим прибалтам волю, нежели Горбачев – пули. Ты ведь уже знаешь, что ночью случилось в Вильнюсе?
– В общих чертах.
– Десантники и присланная из Москвы «Альфа» пытались штурмом взять телецентр. Жители оказали сопротивление. В результате много погибших.
– Ты думаешь, это Горбачев отдал приказ?
– Приказ мог отдать кто угодно – Язов, Крючков, Пуго. Или все трое разом. Не суть важно. Главное, что без согласия Горбачева ни один из них на такое бы не отважился.
Харину, донельзя загруженному всяческой писаниной, мои расспросы кажутся рожденной бездельем вальяжностью:
– Позволь дать тебе дружеский совет…
Геннадий – такой же, как и я, новичок в чиновничьем ремесле. Но у него есть то, что у меня напрочь отсутствует – склонность к аппаратному бытию. А потому многие его советы, а мы нередко беседуем о нашей службе «при Ельцине», представляются вполне разумными.
– Не ходи ты по Белому дому с видом газетного фельетониста, приехавшего в отстающий колхоз. Ты же здесь служишь, а не собираешь материал для очередной заметки.
Хоть я и совсем недавно работаю в Белом доме, но уже успел заметить – здесь положено всегда и всюду демонстрировать крайнюю озабоченность. Таков общепринятый аппаратный политес. Если идешь по коридору, то все должны заметить, что торопишься по архиважному делу. Или к высокому начальству, о чем-то доложить или что-то подписать. Или к коллеге, что-то согласовать или завизировать. В руке непременно следует держать какой-нибудь документ, а еще лучше – папку, набитую документами. Она явственней подчеркнет цейтнот и запарку – непременные состояния без остатка отдающегося службе чиновника. Если на минуту-другую остановишься перекинуться с кем-нибудь парой слов или просто перекурить, это должно быть представлено чем-то вроде короткой передышки между атаками. Ни у кого не должно быть и тени сомнения, что ты ежеминутно и ежесекундно выполняешь то, что велит высокое начальство. А велит оно всегда много больше, чем физически возможно исполнить. Если все вышеперечисленное присутствует и соблюдается, ты – ценный работник. И будешь считаться таковым, даже если тебе совершенно нечем себя занять, и об этом всем прекрасно известно.