— Хочешь мой язык, маленькая? — Я отпускаю ее руки, чтобы жестко, сильно, обхватить ее грудь ладонью, почувствовать приятную твердость упирающегося в кожу соска. — Не сделаю, пока не скажешь.
— Бессердечный мужчина, — вытягивается на носочках моя выдумщица. — Хочу, хочу…
Я бы сделал это прямо сейчас, без лишних слов и игр, потому что уверен — она взлетит так высоко, как прежде не летала. Но все же с каким-то садистским удовольствием хочется потянуть время, поэтому снова прилипаю к ней, провожу пальцами по бедру, прихватываю край футболки и тяну вверх, до самого дрожащего от предвкушения живота. Провожу пальцем вокруг пупка, накручиваю круги, пока Йори не начинает жалобно скулить и пытаться потянуться еще хоть немного, чтобы мои пальцы оказались ниже. Приходится еще раз сжать ее грудь, усмирить жестом хозяина. И наслаждаться покорностью в зеленом взгляде. Почему-то ее податливость — это как особенный афродизиак для сегодняшней ночи: закручивает мое желание в такое сумасшедшее торнадо, что разрывает изнутри.
Наверное, сейчас и правда лучше не играть в игры, чтобы потом не быть слишком резким и нетерпеливым. На ум приходят ее слова о том, какая она узкая — и моя ладонь уже в нее в трусиках. Маленькие розовые шортики слишком плотно сидят на коже, не оставляя пространства для маневра, но я все равно провожу по ее складкам двумя пальцами: осторожно, как могу, но она вздрагивает от случайно грубости.
— Блин, выдумщица, ты мокрая.
— Да, да… да…
Мокрая и припухшая от возбуждения, такая… даже просто по ощущениям аппетитная.
Ну на хрен, хватит уже!
Йори в последний момент осознает, что я собираюсь слишком резко поменять наше положение, и успевает схватиться мне за плечи, как маленькая зверушка, больно царапаясь ногтями. В отместку щипаю ее за ягодицу, и пока она нее успела придумать что-то в ответ, укладываю на пол. Кажется, что-то задеваю ногой, потому что грохот и лязг заставляет нас на секунду замереть, уставиться друг на друга — и снова прилипнуть.
— Воображаешь, что я с тобой сделаю? — спрашиваю я, но не даю ей шанса ответить, просто раскрывая губы поцелуем.
Она и целовать-то толком не умеет, за столько лет одиночества разучилась и мне приходиться выуживать ее язык. Йори стонет, а я толкаюсь языком в ее рот, лишая выбора и забирая весь воздух — пусть дышит мной, пусть в ее легких буду только я. Наши языки сталкиваются, сплетаются и я немного отстраняюсь, чтобы чувствовать только ее бешенную потребность, с которой она хватает губами мою нижнюю губу, прикусывает и вздыхает, потому что я приподнимаюсь на руках и расстояние между нами увеличивается.