— Андрей, по-моему, у Сони температура, — взволнованно говорит Жанна.
Сова сидит на диване и выглядит немного сонной, лбом прижимаясь к своей игрушке.
Я знаю, что у нее температура по первому взгляду на лихорадочно-красные щеки. И по тому, как Соня при виде меня неловко возится и протягивает руки. У нее припухшие глаза, как будто она толком не выплакалась.
— Я принесу аптечку, — говорит Жанна и с облегчением сбегает. Она у нас чайлдфри, на самом деле заслуживает памятник уже за то, что согласилась присмотреть за моей малышкой. Так что я даже не думаю обижаться, что она с радостью возвращает непосильную ношу.
— У меня голова болит, — жалуется Сова, и прикипает ко мне, когда беру ее на руки. — И глазки.
Горячая, как печка.
У Сони тридцать восемь. И меня почему-то грызет именно ровное число. Почему не тридцать семь и девять? Откуда вообще эта температура? Не могу назвать свою Совушку болезненным ребенком, но за четыре года я успел стать почти ходячей энциклопедией по детским болячкам. И научился принимать превентивные меры. Ну как минимум от простуды. Хотя, блин, о какой защите можно говорить, когда ребенок ходит в детский сад?
В голове начинает зудеть… Что-то такое, что в пятницу сказала няня, когда я забирал Соню. Что-то такое, чему я, задолбаный работой и недосыпом, не придал значения. Что-то о…
Соня возится у меня на руках, отодвигается и начинает яростно скрести пальцем по крохотному пузырьку на щеке.
Ветрянка, черт!
В рабочей аптечке, само собой, нет ничего жаропонижающего для детей, но пузырек всегда есть у меня в машине. Соня безропотно «съедает» всю порцию лекарства и по дороге домой даже успевает задремать. Я перекладываю ее в кровать и вызываю «скорую». Пока жду врача, набираю мать и спрашиваю, как мы с братом переносили ветрянку.
И узнаю еще одну «хорошую новость» — ветрянкой переболел только Антон.
— Я обязательно заболею? — спрашиваю, чтобы уцепиться хоть за какую-то надежду. Мне нельзя болеть, нельзя сейчас падать в постель на неопределенный срок и уж точно нельзя превращаться в температурящее страшилище в крапинку.
Я знаю, что во взрослом возрасте ветрянку переносят намного сложнее, одного моего приятеля, который к тридцати уже успел обзавестись двумя детьми, еле откачали. Правда, только с его слов, но это не очень расходится с тем, что я и так слышал.
— Скорее всего, — не оставляет надежды мать. — Завтра я приеду, ты один не справишься.
— Ма…
— Ты же один? Или уже нет?
Я хорошо слышу эту немного колючую, хоть и приправленную материнской заботой иронию, на которую она имеет полное право, потому что раньше, до Сони, я вел совсем не монашеский образ жизни, и количество прошедших через мою постель женщин, наверное, стремится к сотне. И хоть за последние четыре года все кардинально изменилось, матери до сих пор кажется, что я снова сорвусь и забуду о том, что дал себе слово быть примерным отцом, несмотря ни на что. Кроме того, она с первого взгляда невзлюбила Лену. Сказала, что вместо того, чтобы найти домашний очаг, меня снова потянуло на просроченный бенгальский огонь. В общем, можно сказать, мне придется еще очень долго пахать на восстановление репутации.