Острый глаз сына боярского цепко высмотрел среди них старого сибирского промышленного в ичигах, в кожаных штанах да в такой же рубахе, шитой по-тунгусски. Иван пригляделся к нему со спины, подумал, что человек этот сильно похож на Илейку Ермолина, только плечи не так прямы и спина просевшая. Из любопытства подошел к нему, взглянул сбоку и удивленно вскрикнул:
— Илейка или че ли?
Тот пугливо обернулся. Его лицо было густо иссечено глубокими морщинами, вытесанными долгой жизнью без крова. Илейка глянул на сына боярского, и крупные, как горох, слезы покатились по редкой бороде. Потискав Похабова сильными еще руками, он отстранился. С двух сторон от них уже стояли устюжане и терпеливо ждали, когда нечаянно встретившиеся старики освободят проход.
— После найдешь меня! — отмахнулся от расспросов Иван. — Боюсь Бекетова упустить.
Над рекой курился, перекатывался клубами туман. Из-за горы поднималось солнце. По волоку, кто гужом, кто бечевой, промышленные и торговые с криками тянули свои струги. На Илиме возле судов тоже толклись люди. Бекетова Иван узнал издали. Его струг явно готовился к отплытию: двое казаков укладывали мешки, старый сын боярский надзирал за ними с суши.
— Живой? Петруха? — запыхавшись, Иван сгреб товарища в объятья. — А я уж, грешный, другую зиму поминаю тебя среди упокоившихся.
— Что так? — отстраняясь, спросил Петр Иванович. Волосы и усы его были белей снега. Когда-то сиявшие белизной глаза подернулись старческой розовой паутинкой усталости.
При нем были два знакомых енисейских казака, уходивших с головой за море. Увидев сына боярского, они вышли на берег, поклонились.
— Все перебиты или померли от голоду! — опустил погасшие глаза Бекетов. — Не сильно ты ошибся. А я, к своему несчастью, жив. И они, — кивнул на казаков. — Все, что осталось от полка. Воевода зовет. Грозит за утрату казенного добра с пеней взыскать в Енисейском с семьи. В моем окладе который год уже бывший таможенный подьячий… А на Тугирском волоке обокрали меня до нитки. — Бекетов обидчиво поджал губы под белыми усами, равнодушно взглянул на слезы, висевшие в бороде товарища. — Жив! Прогневил Господа, а чем, не пойму. Завидую теперь павшим в бою!
Задерживая намеченное отплытие, все четверо присели на берегу, у воды. Похабов только тут увидел топтавшегося возле них Илейку. Кивнул ему, чтобы садился рядом, пока он наговорится с товарищем.
— Слыхал от Пашкова, что ты в Дауры ходил! — пробормотал, не зная, как обнадежить Бекетова. — Я ведь тоже в бегах. Ртищев велел явиться на сыск. Крестник уговорил скрыться. Енисейцы сказывают, Максим Перфильев с Иваном Галкиным маются старыми ранами, молят Господа прибрать их души. За что про что нам всем так?