Придя к какому-то заключению и приняв решение, Лис почувствовал под ногами какую-то твердую почву и немного успокоился. Что и позволило ему наконец заснуть. Но и во время короткого сна он ощущал неуютность, словно погрузился не в сон, а в холодную воду, в чем-то вроде длинного брезентового плаща, который, намокнув, облепил тело и сковал члены. Тем не менее он выплывал в той воде, какое-то время даже успешно. Тут главное было держать голову прямо, что он и старался делать по мере сил. Но силы таяли неумолимо в универсальном том растворителе сил и в конце концов закончились совершенно. Мышцы шеи расслабились, словно по щелчку, и голова запрокинулась назад. Он довольно чувствительно ударился затылком о спинку сиденья и тут же проснулся.
Оттолкнувшись взглядом от кессонов на потолке, Лис, превозмогая резкую боль в затекшей шее, перекатил голову вперед, уронив ее на грудь, уперся взглядом в чьи-то чужие ноги рядом и, карабкаясь по ним вверх, добрался до лица предстоящего перед ним человека. Лицо оказалось знакомым.
– Разбудил? – спросил Женька, улыбаясь в бороду своей странной улыбкой, сдвигая челюсть в сторону. – Прости, не хотел. Да все равно вставать пора. Пошли, кофе попьем.
Зажглось дополнительное освещение в виде настенных бра, ряд которых опоясывал зал по периметру. Светильники были старыми, принадлежали еще к самому первому варианту декора. Сквозь матовые оплывшие стекла плафонов в виде нераспустившихся бутонов лился неуютный желтый свет, который бодрил не хуже умывания, но в ином роде. Появились, гремя ведрами и швабрами, уборщицы, молча разошлись по разным углам и сразу принялись тереть пол. Сопровождавший их полицейский тормошил спящих, не отставая от каждого, пока тот не приходил в себя. Поднялась суета, народ, похватав баулы, потянулся к выходу.
Лис тоже встал. Потоптался на месте, даже пару раз притопнул и, лишь почувствовав, что затекшие ноги пришли более или менее в норму, последовал за другом.
Евгений был его школьным товарищем, и когда-то они были довольно близки, проводили вместе много времени. Тогда они делились переживаниями, мыслями и планами, и Лис считал его другом. Но школьная дружба редко перерастает во взрослые отношения, гораздо чаще она остается там же, где и детство, и школа, – в прошлом. Жизнь неминуемо разводит людей в разные стороны, так что через несколько лет у них остается мало общего. Исчезают былое тепло и радость общения, улетучивается интерес – дальше, дальше… Друзья какое-то время еще пытаются сохранять прежние отношения, делают вид, что ничего особенного не происходит, просто немного замотались, но чувства уже холодеют – больше, больше… И вот они уже совсем чужие, и гонят прочь воспоминания, и недоумевают, что их могло связывать с незнакомцем. Да и связывало ли? Утрата детской дружбы и привязанности – то неизбежное зло, пострадать от которого доводится в жизни каждому. Мысли эти, кстати, пришли к Лису не сейчас, на вокзале, а были обкатаны им в сознании много раньше, теперь же, как послевкусие, всплыло в душе их резюме. Он не хотел, чтобы так произошло, и страдал от потери, да, но ничего не мог поделать. Тем более что тоже менялся, хотя и в другую, чем Жека, сторону. Они еще делали вид, пытались делать, что все в порядке, но давно уже не было былого взаимопонимания и готовности терпеть происходящие с другим изменения. Отчего возникало глухое раздражение, которое все трудней становилось сдерживать и подавлять. А тут еще эта история с комодом.