Хильдин закрыл дверь, спрятал ключ в щель под крыльцом и зашагал вниз по улице — туда, где звенел колокол.
Трине пихнул меня локтем.
— Видишь, какая у меня мама красивая! — прошептал он.
— Это что, т-твоя м-мама? — потрясенно спросил я, глядя, как она скрывается за поворотом.
— Конечно, — подтвердил Трине. В его синих глазах светились любовь и гордость.
— А она тоже служит у Господина Смерть? — уточнил я.
— Ясное дело. Она гребец.
С этими словами Трине напряг мускулы своих коротеньких ручек и подмигнул мне, словно хотел сказать: тот, кто хочет стать гребцом у Господина Смерть, не должен быть слабаком.
Трине выглянул из нашего укрытия, огляделся и прошмыгнул к дому, а я следом. Он выудил ключ из тайника и с легким щелчком открыл дверь.
В сенях запах навоза и жареной картошки смешивался с тем домашним запахом, который обычно ощущаешь, если приходишь в чужой дом, но никогда — если возвращаешься к себе. Внутри оказалась просторная комната, пол вымощен кирпичами. Посредине сложен очаг. Рядом — блестящие медные чайники и чугунные кастрюли. Обеденный стол и стулья, столешница истерта и поцарапана. В дальнем конце комнаты я заметил лестницу на чердак и несколько деревянных сундуков, расписанных цветами. Стены украшали многочисленные рисунки, изображавшие хильдинов за самыми разными занятиями: они танцевали, целовались, держали на руках маленьких хильдинчиков. Но больше всего мне понравилась та картина, где была нарисована лодка. Это была лодка Господина Смерть, на которой работали папа и мама Трине. Даже на картине она казалась такой красивой, что у меня ком подступил к горлу, и я с трудом сдержал слезы.
Трине достал плоскую корзину с лямками и заметался между сундуками, собирая вещи, которые могли нам понадобиться в путешествии: одеяло, запасные штаны, нож, огниво, оловянная фляжка. Он подскочил к очагу и сгреб оттуда в корзину кукурузные лепешки, баклажаны, жареную картошку, вареные бобы и еще что-то съестное. Пару картофельных оладий он протянул мне, и они оказались очень вкусными. Кроме того дикого яблока я давно уже ничего не ел.
Я жевал, продолжая рассматривать лодку на картине. Никак не мог насмотреться.
— Какой он? — спросил я.
— Кто?
Трине слизывал жир со своих копытец.
— Господин Смерть. Он… Я хочу знать: он и вправду ужасный?
— Вовсе нет. Папа говорит, что лучше Господина Смерть он никого не знает.
— Как он может такое говорить? — ужаснулся я.
— Ну… Мы же все как бы принадлежим ему. А вот ты — нет.
Последняя фраза заставила меня поежиться. Трине произнес ее так, что я почувствовал, насколько я здесь одинок. Он, видимо, заметил, что я пал духом, закрыл крышку корзины и попытался меня утешить: