О священной и неприкосновенной социалистической собственности, волнуясь и от волнения сильно бледнея, говорил одетый в коричневую форму прокурор, когда судили Митрофана Капитоновича. Прокурор был худ и длинноволос, как писатель Максим Горький в молодые годы. А судили Митрофана Капитоновича за краску.
Больше всего на свете теща любила рассказывать о людях, которые «умеют жить». Митрофан Капитонович к их числу, конечно, не относился. Рассказывая, теща всегда поглядывала на зятя со значением и вздыхала, потому что слова ее не доходили до цели и не давали желанного результата. Однажды ей приспичило покрасить в палисаднике забор к Первомаю, а в магазинах в те годы краски не было и в помине.
— Не у людей же, Митроша, покупать, — разумно и ласково сказала она и вручила зятю фляжку.
Трофейная эта фляжка с широким горлом вмещала в свое нутро никак не меньше полутора литров, а то и все два, и была плоской, спрятать ее Митрофану Капитоновичу при его росте и худобе было очень даже просто. Но спрятать, однако, не удалось.
Пожилой стрелок ВОХР, ретиво относившийся к своим обязанностям, задержал его на проходной. Он поднял невообразимый шум, хотя бежать Митрофан Капитонович даже и не пытался. Пойманного с поличным, его арестовали, остригли наголо и через две недели судили в старом и тесном заводском клубе.
Суд был показательный. За хищение социалистической собственности Митрофану Капитоновичу дали «полную катушку». Чтоб другим неповадно было. Хотя защитник, выделенный городской коллегией адвокатов, тоже говорил красиво. И волновался он гораздо меньше своего противника — прокурора, поскольку был старше годами и опытней. До суда он научил Митрофана Капитоновича говорить, что краска понадобилась не для забора, будь он сорок раз проклят, этот забор, а для крыши, которая текла… Митрофан Капитонович так и сказал, хотя их дом был крыт шифером, красить который надобности нет.
Судили Митрофана Капитоновича три женщины, и после того, как одна из них провозгласила приговор, у него было много времени, чтобы подсчитать, сколько та краска стоила. Получалось, что никак не больше четвертного теми деньгами, а теперешними — два пятьдесят. А Сеня-комендант каждый месяц получает лишние сорок — пятьдесят рублей новыми, и никто этого безобразия прекратить не в силах, а Шатохин еще вздыхает: «Жизнь!..»
* * *
«Вот тебе и жизнь!..» — вздохнул Митрофан Капитонович, нашаривая в кармане трехгранный ключ. Экс-студента Славки в вагоне не было. Митрофан Капитонович у порога стащил подшитые валенки со своих длинных и худых ног, а с валенок глубокие самодельные галоши.