«Эх, надо было Леньке велосипед купить, — глядя на них, думал Митрофан Капитонович. — А что? Деньги есть. — Он тронул карман. — Под дверь поставить или Витальке поручить… Нет, выбросили б или продали. А то радость бы парнишке была. Второй класс!»
Алименты же он сам вызвался платить, как только устроился на новом месте и огляделся. Сходил к судье на прием, выбрал время. Судья, мужчина, выслушав его, сочувственно поцокал языком, а потом быстренько оформил все в самом лучшем виде. И Митрофан Капитонович платил, столько лет платил. И не жаловался, никто не слышал.
* * *
— Пойми ты, Митрофан, мать ее, жизнь эту! — Цапленков, тужась, пытался отодвинуть от себя привинченный к полу стол. — Мне ж не денег жалко, мне себя жалко! Она, стерва рыжая, ворует у себя в столовой — никто ее, суку, не поймал! — Он грохнул по столу сразу двумя кулаками. — «Какой ты мужик, кричит, какой добытчик!» А я на автобусе работал, народ возил, машина без кондуктора — где мне взять?! Телевизоров одних три штуки сменила, — умерив голос, пожаловался он. — Изо всей улицы у нас у первых был «КВН» с линзой, по двадцать человек глядеть сходилось. Потом «Рекорд» купили… и этот надоел! Еще какой-то привезла — экран как в сельском клубе. Копейки ей мои нужны! — снова закипел он. — Унижение мое, вот что ей надо… Выпьем, Митрофан! — Цапленков пошарил под столом, вытащил четвертинку и уронил на пол шапку. — Ты, Митрофан, — «являющий свою мать». Эт-та мы по литературе в школе изучали… Я по-омню! — И погрозил пальцем.
Митрофан Капитонович, позвякивая стеклом о стекло, безошибочно разлил водку. Цапленков тем временем долго поднимал с полу шапку. Потом от полноты чувств хотел разбить порожнюю поллитровку о дверь вагона, но Митрофан Капитонович не позволил, не допустил безобразия. Он отстранил руки Цапленкова и осмотрел горлышко бутылки. Оно, к сожалению, оказалось щербатым, и Митрофан Капитонович, наклонясь, катнул бутылку под кровать, где она еще долго и недовольно громыхала.
— Эт-та, пошли на воздух, Митрофан, — предложил Цапленков, ладонью набивая на голову непокорную шапку. — Все выпили, чего сидеть? Кино сегодня, а?..
— Пошли, — согласился Митрофан Капитонович.
Ему вдруг стало как-то муторно, не по себе. И самогон был в этом повинен, и мысли. В желудке, не желая перевариваться, холодным комом лежали полторы рыбных котлеты. Митрофан Капитонович осторожно поставил на стол пустую четвертинку. Просить ее у Цапленкова он раздумал.
Вышли. Мороз, напоминая о себе, обжег щеки. Судя по афише, намалеванной на листе фанеры, в вагон-клубе показывали старый фильм «Разные судьбы». Слышно было, как стрекочет киноаппарат, как неразборчиво переговариваются экранные герои. Долетали обрывки музыки. Молодежь, томясь в ожидании танцев, бродила в ущелье между жилыми вагонами — парами, поодиночке и гурьбой. Прожектор излишне ярко освещал междувагонную улицу, и Митрофан Капитонович издали заметил, что у волнистого фанерного стенда, на котором Сеня-комендант вывешивал на гвоздиках газету «Гудок», а прочий люд — записочки о том, что и где продается, толпятся взволнованные люди. Увидел студента Славку, который выбирался из толпы со словами: