Злые языки трепались в посёлке:
— Искалечили девчонку.
Среди таких была Лёнькина мать. Да и сами мы с Грачом думали, что виноваты перед Валькой.
Впрочем, так ли?
А Валька пришла в наш отряд. Мы брали её на копку директорской дачи. Правда, она не копала — живот у неё побаливал, но жгла на костре дачный мусор, пекла нам картошку. А это тоже труд. Вчера она попросила:
— Грач, помоги со своим отрядом разнести почту.
И как бы пожаловалась:
— Мне нельзя поднимать тяжести. А Катина сумка — пуд.
— О чём говорить! — перебил Колька. И пообещал: — Завтра будем чуть свет.
И вот мы у Лариных. Валька ждала нас, сидя на лавке, уже одетая в своё короткое и зелёное, как лето, пальтишко, в серую шаль матери. На ногах тоже материнские боты, широкие, растоптанные. И рядом с нею брезентовая, набитая письмами и газетами сумка.
— Вы только вдвоём? — спросила она. Но чему-то обрадовалась: может, не хотела, чтоб было больше. Да и Колька успокоил:
— Тут делов-то… На одного.
И потянул на плечи тяжёлую сумку.
Во дворе, под навесом, тётя Настя и её полуслепой муж пилили дрова. Остановили работу. Тётя Настя глянула на нас, на сумку, висящую на Колькиных плечах, протянула:
— Напасть-то на меня. То одна дочь, то другая… будто за грехи.
Муж приподнял тёмные очки, тоже пытался рассмотреть новоявленных почтальонов. Лицо его издали было похожим на блин. И улыбалось нам неровными губами.
— Какие грехи? — отозвался Грач. — Жизнь состоит из случаев. От них никуда не денешься.
— Это уж верно! — вздохнула тётя Настя.
Эта новая работа мне и Кольке оказалась по душе. Иди по посёлку — разноси письма. Следом бежала Валька, всё время прибирая выползающие из-под шали светлые волосы. Она похудела за последнее время. Или выросла. И сделалась очень красивая, похожая на отца до войны.
Впрочем, она была красивой и раньше, только мы этого не замечали. А теперь замечаем. Почему? Может, тоже выросли. И начали донимать обоих какие-то чувства. Потянуло на внимание к Вальке. Вот ведь как бывает: живёшь-живёшь спокойно и привычно — и вдруг всё меняется.
— Эй, стойте, мальчишки, — просит она. — Селёдкиным письмо.
И мы «тормозим» у куцего селёдкинского дома. Он чем-то похож на скворешню: с одним окном и губастым подоконником. Сюда на подоконник тётя Варя выставляет летом свои домашние алоэ, которыми лечится.
Сейчас алоэ таращатся из-за стекла, зеленеют жирными листьями. Им там тепло.
Колька приседает с ношею за плечами, а Валька роется в сумке, ищет нужное письмо. Оно в голубеньком конверте с почтовыми печатями. И с марками. А что в нём: беда или радость? Неизвестно.