— Я немало повидал на войне, Мэтью Квинтон. Я видел ужасы, что вывернут нутро любому человеку. Я стал свидетелем осады Магдебурга, и сам был в ответе за зверства, почти столь же жестокие. — Он посмотрел вдаль за холмами на востоке, будто пытаясь различить пропитанные кровью могилы Германии. Спокойным, почти робким голосом он продолжил: — Я поклялся, что не поведу больше ни одной армии и не стану приказывать молодым парням идти на смерть в бессмысленных войнах, развязанных идиотами. Но судьба велит мне пройти последним маршем и биться в последней схватке.
Мы достигли конца второй шеренги и повернули, чтобы пройти вдоль третьей. Теперь я знал или думал, что знал, против какого врага будет сражаться Гленраннох. Но если мне предстояло довериться этому человеку, я должен был, наконец, узнать ответ на вопрос, мучивший меня с первой нашей встречи в башне Раннох.
— Как вышло, генерал, что вы знакомы с моей матерью?
Он остановился пожурить очередного солдата в строю. И лишь затем повернул лицо со шрамом ко мне.
— С вашей матерью и с её матерью, а также с вашим отцом и с его родителями. Я всех их знал. То была другая эра, Мэтью. Лучшая эра. Знаю, мы, старики, склонны говорить подобное. Но, возможно, не многие молодые люди смогут оспорить это после всех этих лет войны и смерти. — Он слабо улыбнулся. — И вы будете удивлены, с кем ещё из вашей семьи я вожу знакомство.
Мы шли, и Гленраннох начал рассказывать о себе, а я слушал одновременно с тревогой и предвкушением. Он прибыл в Англию, вспоминал генерал, зимой двадцать четвёртого года, ему было тогда столько же лет, сколько мне теперь. Фракция при дворе искала нового фаворита, чтобы вытеснить великую любовь короля, и юному Колину Кэмпбеллу выпало сыграть эту роль.
— И хотя я был достаточно пригож в те дни, как свойственно большинству молодых шотландцев, прежде чем виски возьмётся за них всерьёз, старый король Яков предпочитал другую породу. Длинноногих, в первую очередь. Как рост и внешность меняют историю, Мэтью!
«Портрет в зале башни Раннох, — вспомнил я, — красивый молодой придворный, с яркой, не омрачённой шрамами внешностью. Юный Колин Кэмпбелл собственной персоной».
— Мой соперник остался не превзойдён, хотя он вскоре стал мне хорошим другом. Он вышел и ростом, и ногами — Джорди Вильерс, герцог Бекингем.
Что–то шевельнулось в моей памяти. «Вспомните о его милости…» — гласила загадочная записка, найденная у мёртвого Харкера. Вивиан был убеждён, что в ней шла речь о герцоге Бекингеме, который был предательски убит в таверне Портсмута, и что записка служила предостережением. Предостережением, которое Харкер проигнорировал и которое привело к фатальным последствиям. Или было что–то ещё? Могла ли существовать связь между смертями Харкера и Бекингема? Они когда–то знали друг друга — как и Гленранноха… Я нетерпеливо оттолкнул эту мысль. Не время и не место размышлять о бредовых идеях Вивиана и о давно забытых смертях. Грозили куда более свежие смерти, и моя в том числе.