Я стоял на шканцах у правого борта, держась за верёвку — ванту, да, её самую! — и раскачиваясь вместе с движением корабля. Вопреки напряжению, ливню и шуму, я ощутил, что готов рассмеяться в голос — мне больше не нужны были подсказки, куда смотреть и на что обращать внимание. Я почувствовал себя новорожденным, впервые видящим мир вокруг, впитывающим его чудеса и загадки вместе с ветром и солёными брызгами.
Странно, как такое происходит в жизни. Мы учимся, и уроки скользят подобно волнам, омывающим берег, не оставляя следа. Но пройдёт достаточно приливов и отливов, и сама форма берега изменится — так же и с освоением новой науки. В какой–то миг материал слишком труден, и нам не под силу постичь его. И вдруг без предупреждения и без явной причины знание просто появляется. Преподаватели, без сомнения, назовут это моментом понимания или чем–то подобным. Как бы то ни было, на шканцах «Юпитера» я ощутил и узнал его, это прозрение. И спустя столько лет я нутром чувствую трепет того восторга — да, несмотря на все ужасы, которые он предзнаменовал.
Я огляделся снова с особым удовлетворением: сцена вокруг так напоминала кошмар, постигший «Хэппи ресторейшн», и в то же время так сильно отличалась от него. Мне вспомнилось доброе лицо деда, глядящее с холста высоко на стене в Рейвенсден–Эбби. Море было его стихией. Заметив, что ветер внезапно задул больше с юга, и проследив эффект, оказанный его переменой на зарифлённые паруса, я наконец начал понимать, что привело его в этот мир. Сама мысль о передвижении людей по морю противна логике. Любое путешествие по воде, даже в простой плоскодонке через реку — это чудо, триумф человеческой изобретательности над самой враждебной средой, какую только можно представить, и над нашими собственным мрачнейшими страхами. Умение повелевать водным миром, должно быть, доставляло деду больше гордости и наслаждения, чем все его титулы и земли, даже обожание королевы. То же можно сказать и о Годсгифте Джадже и о шурине Корнелисе, хотя оба были рождены для моря и, наверное, принимали его как должное. Но мы, два Мэтью Квинтона, две сухопутные крысы, явились к морю как невежественные просители к особо требовательной владычице. Я не мог бы поручиться за Джаджа, но был готов поспорить, что Корнелис никогда не испытывал того удовлетворения, какое чувствовал я, слушая скрип корпуса корабля, ощущая, как напрягаются канаты в ответ на усиливающийся ветер, и глядя, как покрытое серыми тучами апрельское небо скрывается в сумерках на западе, над могилой «Хэппи ресторейшн».