На этом, как и на всех своих портретах, граф сидит так, что мы видим только левую сторону лица. Это объясняется тем, что граф потерял глаз на турнире. Для генерала увечье было особенно досадным, ибо оно мешало правильно оценить перспективу на поле боя. Поэтому Федериго, удалив часть хряща, устранил переносицу, мешавшую ему смотреть направо. Нос ступенькой сделал его профиль неповторимым, а сам он стал лучшим кондотьером своего времени. Федериго не проиграл ни одной битвы и ни разу, что считалось еще труднее, не изменил работодателю. За услуги он брал огромные деньги – даже тогда, когда всего лишь обещал не воевать на стороне противника. Еще он славился тем, что ценил жизнь солдат и не жертвовал ими. Впрочем, в тот просвещенный век это удавалось многим. Война напоминала шахматы и ограничивалась маневрами. Победа в сражении определялась занятым полем боя, а не числом убитых. В результате потери стали такой редкостью, что Макиавелли жестоко высмеивал земляков за то, что в сражении у них погиб всего один солдат, свалившийся пьяным с мула. XVI век послушал Макиавелли, и с тех пор война вновь стала безыскусной и бесчеловечной, но выставка в Метрополитен разумно ограничилась XV столетием, когда Федериго да Монтефельтро не только добился власти, но сумел ее удержать добром и любовью на протяжении 38 лет. (Дольше Муссолини, который надеялся, что историки уподобят его ренессансным князьям.)
Искусство, однако, не может открыть секрет успешной политики. Но оно позволяет познакомиться с людьми, которые ее делали. С этой точки зрения самый наглядный экспонат – посмертная маска Лоренцо Великолепного. Мятое лицо, сложная, асимметричная архитектура костей, яркая, острая внешность характерного актера, который мог бы играть любую роль в театре Шекспира, но предпочитал флорентийскую сцену. Такими же, судя по портретам, были его земляки и современники. Художники писали их профиль, как на монетах, медалях и рельефах[16].
Флорентийские художники часто начинали ювелирами, а их живопись шла от скульптуры. Если в сыром мареве Венеции мастера растворяли абрис в цветном воздухе, то в сухой и трезвой Тоскане сохранилась линия, будто вырезающая камею.
Открыв перспективу, флорентийцы мыслили как нынешний Голливуд – в 3D. Поэтому бюсты их знатных горожан можно и нужно обходить кругом, попутно поражаясь искусным мелочам – швам, кружевам, завиткам и кудрям. Только пропитавшись купеческой роскошью, мы решаемся посмотреть им в лицо – сами они, глядя поверх голов, на нас, конечно, не смотрят. Нос крутым углом, костлявые, как у щуки, лица тонкой лепки и ажурной выделки. Кожа льнет к черепу, словно шелк к стулу. Сжатые челюсти, твердый, но живой взгляд. Они знают себе цену, спокойны при любом раскладе, умеют не только считать деньги, но и слушать Данте. Его «Комедию» за общественный счет каждый день читали на площади у Синьории.