Сержант крутанулся на вращающемся стуле, обращаясь к невидимому Вадимом собеседнику:
— Парадокс! Вроде весна, тепло пришло, а бомжи в спецприемник напрашиваются. — И, повернувшись к микрофону: — Сытной жизни в бомжатнике захотелось? Тогда заходи.
Вот оно что! Видя помятый костюм и разбитое лицо, не напрягая извилины, сержант уже сделал для себя вывод — принял его за бродягу.
Вадим нажал кнопку на динамике, имеющем с дежурной частью обратную связь, и, волнуясь, заговорил:
— Вы меня неправильно поняли. Я хочу сделать заявление… Меня избили…
— Когда лез за чужим кошельком? — докончил за него сержант. — Да будь моя воля, всех бы вас… Расплодила вас демократия.
— Вы не имеете права так со мной разговаривать! — сказал Вадим с отчаянием в голосе. — Я человек… У меня есть права! Я гражданин…
Сказал и осекся. Гражданин чего? России? Нет. А скажи про Украину, может, сделаешь еще хуже.
— Меня избили и ограбили в поезде, и я хочу написать заявление.
— Да ну? — усомнился сержант. — В каком поезде? Ты мне хочешь темняк навешать? Вали, чучело, отсюда, покуда не запер в нулевку!.. Бомжара, — добавил с неприкрытой неприязнью.
— Я не бомж. У меня киевская прописка, — ляпнул Вадим и прикусил язык.
— А… выходит, ты иностранец? — Сержант расцвел улыбочкой. — А документики при себе?
— Я же говорю, украли в поезде.
— Украли? Это что получается? Перед нами гражданин другого государства. Местной прописки нет? Нет. Паспорта и других документов, удостоверяющих личность?
— Нет, — ответил Вадим.
— Лицо без паспорта и прописки является бомжем и подлежит водворению в спецприемник сроком до тридцати суток!
— За что?
— Для установления личности!
— Не имеете права! — выкрикнул, теряя терпение, Вадим. — Немедленно вызовите ваше начальство.
— Зачем? Я и сам справлюсь. Сейчас… — пообещал сержант, выбираясь из-за пульта к двери. — Я тебе вызову. И начальство… и консула.
Сообразив, что угроза его не пустые слова и, возможно, с юридической точки зрения так оно и есть, что бомж — личность без паспорта и прописки, а имеющий хотя бы одно из двух, но живущий на помойке, вовсе и не бродяга и что он, Вадим Юрченко, как раз попадает под первую категорию и может запросто посетить спецприемник вместо того, чтобы навестить умирающую мать, он спешно ретировался и выскочил в зал.
«Ладно, — с досадой думал он, продираясь сквозь толпу к выходу на перрон. — Обойдемся! До Хабаровска всего ничего осталось. Не помру. А там что-нибудь решим».
Он выбрался на перрон и… остолбенел. Пути были пустынны. Его поезд уехал.
* * *
Расталкивая встречных, он вломился назад в зал, отыскал справочное окно, оттолкнул в сторону худого старичка и прокричал в зарешеченный динамик: