Он скрипнул зубами и с силой дернул наручники, наивно надеясь на чудо. Но чуда не произошло. Стальные объятия не разжались…
* * *
Сколько прошло времени, он точно не знал. Приблизительно часа полтора-два. Хлопнула наверху входная дверь, загремели на лестнице чьи-то шаги.
Махов поднялся на ноги. В подвал спустился здоровяк, привезший его сюда, в сопровождении какого-то господина. Именно господина, подумалось ему, каких видел разве что по телевизору, когда показывали политиков или банкиров. Сытое, холеное лицо. Тонкая золотая оправа очков на переносице. Дорогой — видно с первого взгляда — костюм при девственно-белой рубашке и галстуке. Печатка на безымянном пальце с бликующими, даже при таком освещении, камешками. Лакированные носы туфель, на которых муха… Ни пылинки, словом…
— Об-объясните, что я з-здесь д-де-лаю… — заикаясь от волнения, произнес Махов, и сразу понял, что не в его положении качать права.
Мордоворот шагнул к нему, сгреб за грудки, оторвал от пола и врезал кулачищем под дых.
Второй раз за день!..
Удар показался Махову пушечным, в глазах помутилось. А когда способность видеть вновь вернулась к нему, он обнаружил себя на полу, корчащимся от боли, и под носом ухоженные лакированные туфли.
— Вопросы задаю я, — равнодушным голосом заявил господин, вынул из куртки, надетой поверх костюма, портсигар, а из него сигарету.
Здоровяк подсуетился и поднес к ней огонек зажигалки.
— Итак, — затянувшись, спросил господин. — Где ты взял золото?
— Что-что?.. Кха, кха… — Махов закашлялся и медленно встал, боязливо посматривая на разминающего пальцы качка. — Золото вам нужно? Так оно… кха… не мое.
Господин внимательно посмотрел на громилу, и тот, кивнув, повторил болезненную процедуру, с той лишь разницей, что удар пришелся по печени.
Махов обомлел от сковавшей его боли, протяжно застонал, из глаз непроизвольно брызнули слезы.
— Ну… что вы, в самом деле!.. Клянусь… оно не мое…
— А чье? — вежливо уточнил господин. — Кто его хозяин?
— В карты вы-играл у ста-старателя…
Махов врал самозабвенно, считая эту ложь святой, потому как вопрос стоял о его жизни и смерти, а пунцовую краску на щеках, выступи она, заботливо скрывала борода.
— У нас в поселке. В кар… — Договорить до конца помешала мелькнувшая нога, а после дюжины тяжелых пинков он капитулирующе поднял руку:
— Все. Не бейте больше… кха… кха… Все скажу.
— Я жду, — оценил его мудрость господин, и легкая улыбка тронула его каменное лицо.
— М-мое оно… — сознался Махов, поднимаясь с колен. — Сам н-нашел.
Теперь его никто не трогал и не перебивал. Лицо господина сделалось холодным и непроницаемым, как маска.