– Мне бокал шабли, – говорит она официанту, принесшему нам две «Кровавые Мэри».
Мать неодобрительно выгибает бровь, когда мы с Марианной отпиваем по большом глотку.
Она до сих пор невероятно изящная и невероятно красивая, особенно на фотографиях. Мать была идеальной красоткой своего времени, музой фотографов. Перед ней не устоял и мой отец, одиннадцатый граф Треветик. Его титул и деньги оказались достаточно соблазнительны, и мать вышла за него замуж, а потом бросила. Он так и не оправился. Спустя четыре года после развода отец умер – не выдержало сердце.
Я внимательно ее рассматриваю сквозь полуприкрытые веки: по-детски гладкое лицо – результат химического пилинга, не иначе. Эта женщина молодится до помешательства и разбавляет жесткую диету из овощных соков и последних модных гастрономических изысков лишь бокалом-другим вина. Да, моя мать очень красива, с этим не поспоришь, однако она столь же двулична и лжива, сколь прекрасна. Мой бедный отец заплатил за свою ошибку сполна.
– Я слышала, ты встречался с Раджой, – обращается она ко мне.
– Да.
– И что же?
Близорукие глаза смотрят прямо на меня – мать слишком тщеславна, чтобы носить очки.
– Трастовая собственность переходит ко мне.
– А что получает Каролина?
– Ничего.
– Понятно. Но мы не можем позволить бедняжке умереть с голоду.
– Мы? – переспрашиваю я.
Щеки Ровены вспыхивают.
– Ты. Ты не можешь позволить бедняжке умереть с голоду. Хотя, с другой стороны, у нее есть собственный трастовый фонд, и когда ее отец покинет наш бренный мир, Каро унаследует целое состояние. Кит поступил мудро.
– Если мачеха не лишит ее наследства, – парирую я и отпиваю еще один совершенно необходимый мне глоток «Кровавой Мэри».
Мать поджимает губы.
– Почему бы тебе не предложить ей работу? Что-нибудь связанное с застройкой Мейфера? Дизайн интерьеров? У Каролины прекрасный вкус, и ей нужно отвлечься.
– Пусть Каролина сама решает, что ей нужно.
Мне так и не удалось полностью изгнать из своего голоса нотки раздражения. Моя мать по-прежнему определяет, что и кому делать в семье, которую она покинула много лет назад.
– Ты же не выгонишь ее из Тревельян-Хауса?
– Ровена, я не собираюсь лишать ее крыши над головой.
– Максимилиан, будь так любезен, называй меня «Мама»!
– Когда ты начнешь вести себя как мать, я непременно учту твое пожелание.
– Максим, – предупреждающе произносит Марианна, и ее глаза вспыхивают зеленым огнем.
Будто получивший нагоняй ребенок, я крепко сжимаю губы и рассматриваю меню, чтобы не наговорить лишнего.
Ровена солирует, не обращая внимания на мою грубость.