Возвратившись с утренней прогулки, мы застаём матушку на кухне. Она готовит завтрак и ставит тесто. Тятя стряхивает с ног налипший снег.
– Гут морген, – гулко здоровается он и целует матушку в щёку.
– Доброго ранку, – отвечает она, убирая со лба золотистую прядку. – Либа, закрой дверь, хату выстудишь.
– А Лайя где? – Я стягиваю с головы платок.
– В курятник пошла, за яйцами, – весело говорит мама.
Они с Лайей – ранние пташки, чего не скажешь обо мне. Меня по утрам поднимает только предвкушение прогулки с тятей.
Вешаю жакетку на гвоздик у двери. Мама уже разливает по чашкам чай.
– Ну, скоро ты? Продрогла ж як цуцик, – окликает она меня.
Поёжившись, начинаю заплетать косу. Волосы у меня густые, длинные, блестящие, словно окатанная водой галька.
– Как красивы твои волосы, переливаются, точь-в-точь – лунный камень, – говорит мама. – Оставь их распущенными, доня.
– Лунный камень? Скорей уж жирная шерсть, – ворчу я.
Они тёмные, гладкие, ужасно непослушные и, увы, совсем не похожи на лёгкие и светлые волосы мамы и Лайи.
– Давай помогу заплести, – предлагает матушка.
Отрицательно мотаю головой.
– Иди за стол, моя зафтиг, – зовёт тятя. – Оставь свои волосы в покое, всё с ними хорошо.
От этих слов я сжимаюсь. Терпеть не могу, когда он называет меня «пышечкой», пусть даже в шутку и ласково. Притом я знаю, что будет дальше. Входит Лайя.