– Например? – спросила я.
– Ты знаешь то, что вы с папой видели в тот день. И о Марко.
Именно этого я и боялась. Они хотели знать все о Марке.
– Но, судя по всему, каждый в этой комнате хочет знать правду. Что действительно произошло в тот день на складе, что действительно произошло с твоим папой, как ты оказалась с Марко. Одним словом, все. Я прав? – Диксон выгнул бровь.
На долю секунды его карие глаза напомнили мне глаза Марко. Холодок побежал по моей спине. Они были полны желания проявить себя, добиться успеха в чем-то или, возможно, просто быть хорошим человеком. А еще в них был легкий намек на веселье, словно он знал, что вся ситуация была абсурдной. Я кивнула.
– Единственный способ подобраться к правде – честно рассказать друг другу все, что мы знаем. Нужно собрать все детали этого пазла.
– Хорошо. – Я сделала глубокий вдох. – Я расскажу вам, что я видела.
Через несколько минут Кесслер оторвал ручку от листа, на котором он делал пометки, несмотря на включенный диктофон.
– Значит, ты не знаешь, кем был тот высокий мужчина, который якобы застрелил мужчину у склада?
– Нет. Я никогда не видела его раньше, а если и видела, то уже не помню. – Я нахмурилась. – Наверное, я до сих пор не помню некоторых деталей. Например, я вернулась в машину с папой и меня вырвало. Но я знаю об этом лишь потому, что это он рассказал. Я не помню этого.
Моя мама рассеянно потерла большим пальцем шрам на брови.
– Ты рассказала Марко, что вспомнила тот день после школьной поездки?
Мое сердце замерло. Я миллион раз видела, как она терла свой шрам, когда пыталась разгадать что-то сложное, но до этой секунды я не помнила об этом. Я отвела взгляд в сторону.
– Нет.
Кесслер поднял брови, но, надо отдать должное, он обдумал свои слова, прежде чем рявкнуть на меня.
– Думаешь, мы поверим, что ты не рассказала человеку, которого считала агентом, защищавшем тебя, что вспомнила, как выглядели убийцы?
Я покраснела.
– Да. Марк сказал, что у них уже было признание. Даже если бы я что-то вспомнила, мои показания больше не были нужны. Вот почему я собиралась выйти из программы защиты свидетелей. Я не хотела рисковать.
– Свидетели не могут выйти из программы, – простонал Кесслер. – Ты остаешься в ней на всю жизнь.
Я повернулась к Диксону.
– Он сказал, что мой случай был особенным. Я ничего не знала. Мне должно было исполниться восемнадцать, преступник признался в убийстве и был в тюрьме. Мне никто не должен был угрожать. – Я потерла виски. – Но, очевидно, Лоренцо не был в тюрьме.
– Не был.
– И раз вы спрашиваете меня о высоком мужчине, значит, он тоже не в тюрьме.