Она не любила, когда Андрей уезжал из Дагосы, не потому, что ей было скучно без него, но кому приятно ночью оставаться одному в доме, вокруг которого простирается чужой мир, и никакие решетки на окнах, никакие Асибе у ворот не защитят от неожиданностей, таящихся в тропической мгле.
— Я всего на два дня, — осторожно пояснил Антонов, открывая еще одну банку пива. Налил ее содержимое в стакан, но пить не стал, задумчиво поглядел на белую шапочку пены. — Хочешь, на это время отвезу тебя к Аревшатянам?
Ольга покачала головой. Нет! Надоело! Как бездомная, вернее, как дитя малое, которое родители подбрасывают соседям, когда отправляются в театр. Каждый раз надо тащить с собой сумку с халатом, тапочками, косметикой, привыкать к чужой кровати, говорить с хозяйкой о делах, которые тебя вовсе не волнуют.
— Жить я буду здесь! Здесь! — Она, не мигая, смотрела на него расширившимися зрачками. — А сейчас отвези-ка меня в «Плазу».
В дороге они почти не говорили. Ольга курила, прижавшись виском к оконному стеклу, притихшая и отчужденная.
Чувство неясной вины перед женой сменилось у Антонова раздражением: не для развлечения едет! Терпи, если решила вернуться в Африку. Приехала явно затем, чтобы еще раз попытаться что-то спасти. А получается, что справиться со своим настроением не может. Отчуждение растет. И виновата в этом не только Африка.
У «Плазы», прежде чем выйти из машины, Ольга спросила:
— Во сколько тебе вставать?
— В пять.
Она помолчала.
— Советую лечь пораньше. Иначе вымотаешься. А за мной не приезжай. Аревшатяны подбросят.
Он кивнул.
Ольга коротким движением руки коснулась его плеча, как бы прощаясь:
— Будь осторожен. Прошу тебя! — В ее голосе неожиданно проступили теплые нотки, от которых Антонов уже отвык. Она вдруг стремительно наклонилась к нему и чмокнула в щеку сухими, жесткими, потрескавшимися от жары чужими губами.
— Счастливо!
Это означало, что приедет поздно, когда он уже будет спать, что уже простилась с ним перед его дальней дорогой в другую страну. Это означало также, что утром Ольга не заставит себя проснуться, чтобы приготовить ему завтрак, как это бывало, кажется, совсем недавно.
Будильник Антонову не требовался. Во сколько нужно проснуться, во столько и проснется. Только накануне на нужном тебе времени надо сосредоточить мысль, представить это время в виде положения стрелок на циферблате, повторить про себя несколько раз: пять часов, пять часов… И проснешься в пять. Многие удивлялись этой запрограммированности, он и сам удивлялся, отшучивался: «Единственное, что выделяет меня из обыкновенной заурядности».