– Конечно, – чуть удивленно произнес Крученый. И усмехнулся: – Лучшего места для разговора не найти. Здесь знаешь какая звукоизоляция…
Евдокия покосилась на оставшегося за стеклом Стаса:
– А он нас не услышит?
«Гевара» усмехнулся, подошел к микрофону и произнес:
– Дружище, отключи-ка звук. У меня здесь разговор любовный.
Стас кивнул. Нажал какой-то тумблер и, чуть отвернувшись, вновь надел наушники.
Евдокия строго посмотрела на Крученого:
– Ты в этом что-то понимаешь? Он нас не подслушает?
– Я понимаю. Отвечаю. Стас сейчас занят, у нас горячая пора.
Евдокия кивнула, облизала губы. И поняла, что не может говорить. Комната с обитыми ворсистой материей стенами и огромным стеклом нагоняла на нее жуть. Музыка, ария, «Хабанера», опера…
Шансон. Черт побери, блатной шансон! Нет никаких ассоциаций с классикой!
Но хотелось – дико хотелось! – уйти из комнаты, где звуки не рикошетили от стен, а голос звучал будто внутри себя.
– Мы можем уйти отсюда и поговорить в другом месте?
Крученый нахмурился. Пристально посмотрел на Дусю, сел на единственный столик внутри помещения и, покачивая ногой в начищенном ботинке, произнес:
– Зачем? Мне и здесь неплохо.
«Понятно. Я играю в диковатого подростка, «Гевара» исполняет партию крутого перца. Он не уйдет отсюда. Поскольку оба заигрались. Победит и сядет сверху тот, у кого упрямства больше».
Евдокия опять кивнула:
– Хорошо. У меня к тебе вопрос. У тебя вызывает какие-нибудь ассоциации мелодия «Хабанеры»? – Не удержалась от укола: – Если ты вообще знаешь, что это такое.
– «Хабанера»? – хмыкнул вор и, насмешливо глянув, подмигнул другу за режиссерским пультом.
Евдокия повернулась…
И уперлась взглядом в расширившиеся глаза Стаса. Он смотрел на сыщицу через стекло, и вспышка озарения случилась у обоих. От единственного короткого взгляда произошла в стиле «я знаю, что ты знаешь, что я знаю».
Мгновение – и Стас стремительно метнулся к двери в застеколье! По резкому движению его руки Евдокия поняла, что парень задвинул железный запор-щеколду. Дыша всей грудью и глядя уже на Крученого, он зашевелил губами. «Ничего личного, дружище», – прочла Евдокия по побелевшим губам «звукорежиссера».
А Крученый как сидел на столе, так и остался. Только ногой болтать перестал. Спросил:
– Не понял… чё здесь происходит?
Евдокия повернулась к бывшему любовнику. После того как по двери с обратной стороны проехала железная планка задвижки, на девушку опустилось странное спокойствие. Невозмутимая фатальность обуяла.
– Он нас слышал. И понял, что я знаю, кто убил Загребина.
– Не понял, – в противовес повторил «латиноамериканский пассионарий». – Ты чё тут говоришь?! – Вновь посмотрел на друга: – Стас!