Оказавшись той ночью дома, я был до того напуган и сбит с толку, что не вспомнил о собственном виде, весьма облагороженном, надо сказать. Разбуженные дети тут же обступили меня, завалив вопросами. Придумывать было некогда — я как раз тянул сундук, чтобы на всякий случай подпереть дверь, да так и брякнул, что был приглашён на чай к Повелителю тьмы, вот меня и принарядили.
Детвора продолжала задавать вопросы, пока я закладывал дверь всем, что попадалось под руку, и я отвечал как есть. А когда наконец немного пришёл в себя, решил, что история моя — пусть и самая настоящая — выглядит неубедительнее болтовни пьяницы в горячке. Мне, конечно, никто не поверил, но с тех пор каждый вечер дети просили снова рассказать эту байку.
Я рассказывал, пока все не засыпали, а сам начинал ждать. Ждать, когда Эйриг явится наконец по мою душу. Ведь он для чего-то поведал мне эту правду!
Сначала я не спал и просто дрожал от страха, пока мысли продолжали путаться. Но спустя некоторое время пришёл к умозаключению, что пусть и преследуя собственные цели, побудившие его рассказать мне о Навистрале, Эйриг непременно пожалеет о том, что раскрыл мне истину и явится, чтобы стереть ошибку с лица земли.
Прошла осень, ударили первые морозы, а я был всё ещё жив. Мне не оставалось ничего другого, как поверить в ту нелепую историю о том, что Эйриг якобы нуждался в подручном для тайных делишек. И, видимо, он должен был быть человеком. Мне подумалось, что если это правда, Эйриг выбрал именно меня, раз уж всё равно не мог сразу отделаться из-за амулета.
Это имело смысл и объясняло, почему я всё ещё дышал. Однако именно из-за побрякушки на шее — вспомнив о цепочке, я попытался лечь так, чтобы та не натирала кожу — я мог не надеяться на то, что по какой-то счастливой случайности Эйриг обо мне забудет.
Наверное, он всё ещё выжидал, что я образумлюсь и явлюсь сам. Но сколько у него оставалось терпения? Как скоро он решит, что я ни за что не приду в его дом по собственной воле? И что в таком случае меня ждёт?
* * *
Встав на следующее утро пораньше, я привёл себя в подобающий вид, пусть и не заботясь о волосах, надел обожаемые ботинки и переступил порог.
На дворе занималось хмурое морозное утро. Солнце должно было уже встать, но за горами серых облаков я не увидел ни зги, просто веря, что оно где-то там… А где-то ещё, если вспомнить слова Эйрига, день начинал клониться к закату, и обитатели того мира, наверное, уже собирались отойти ко сну.
Выпавший за ночь снег скрипел под подошвами, пока я неспешно брёл вперёд. Я размышлял о том, что, рассказывая детворе о собственных приключениях, стал думать о случившемся точно так же, как и о той переделке, когда булочник хотел уличить меня в краже хлеба, приняв за местного воришку. Мне чуть не оттяпали руку, но всё обошлось.