Ее нежелание взаимодействовать со старшеклассниками можно было объяснить скромностью и чрезмерной сдержанностью, не дающими почувствовать себя более уверенно и включиться в жизнь класса.
Шизука вела себя тихо, как мышка, не шевелясь лишний раз и не привлекая внимания к своему существованию. На редкие вопросы она отвечала почти неслышно, так, что некоторым учителям приходилось просить ее повторить, смущая этим девочку еще больше. Кир видел, как при этом подрагивают бледные пальчики и прекрасно слышал напряжение в тонком голосе, словно каждое слово давалось ей с неимоверным усилием.
Они так и продолжали здороваться по утрам. Но с недавних пор Кир принялся обращаться к девочке с пустяками, к примеру, подсказать, который час, или помочь найти так не кстати запропастившегося куда-то одноклассника. Шизука вздрагивала вспуганной птичкой, но все же отвечала.
Кир тяжело вздохнул своим мыслям — задача выглядела сложнее, чем он рассчитывал. Его непоколебимая уверенность в собственных силах все же дрогнула мелкой рябью на воде, шептавшей, что времени может уйти больше, чем он предполагал. А время имело значение — у всех девочек, кроме Сузу, четырнадцатый день рожденья выпадал в этом году, и это, как сказал Император, являлось критической отметкой на жизненном пути той, что прячет душу Санары.
Другим неясным моментом было — следует ли считать Сузу неподходящей девочкой только потому, что ее четырнадцатилетие наступит лишь в следующем году?
— Что-то случилось? — спросила Хина, когда они направлялись в лапшичную.
— Да нет, все в порядке, — отозвался Кир, пропустив взгляд Азула в свою сторону.
Кир думал, что они сядут за одним из столиков в зале и выпьют чай из подаренного набора. Однако Хина повела подростков на второй этаж, после того, как заставила вымыть руки в умывальнике, прикрепленном с торца дома, и даже попросила ополоснуть рот. На недоуменные взгляды она ответила: «Бабушка пытается следовать японским традициям чайной церемонии настолько, насколько возможно».
Это мало что объясняло мальчишкам, но они все-таки сделали так, как велела Хина.
В японском доме все было просто и продуманно. У каждого члена семьи имелся собственный спальный футон — матрац, застеленный бельем. Футоны хранились в шкафу в свернутом виде, громоздясь друг на друга. С наступлением вечера их доставали и клали рядом ровной линией — так большой семье хватало места, несмотря на скромные жилищные условия. Были, конечно, и семьи, предпочитающие оформлять дом на западный манер, но это стоило дороже и во многом сокращало функциональность имеющихся в распоряжении метров. Семья Сато не могла позволить себе подобной роскоши и потому дом жил в традиции истинно японского жилья.