– В рамках, в рамках, Дмитрий Алексеевич! – Силкина перекидывала, хватала на столе бумажки. Словно блуд свой. Умственный, постоянный. Сладко мучающий ее. Выкинуть его стремилась на стол, передоверить рукам, чтобы запрятали они его от Кропина в эти бумажки. Чтобы не видел он, не догадался… – Я ошиблась в вас. Очень ошиблась. Мне урок. Вы ведь чистенькими все хотите быть, без единого пятнышка, без соринки… – Руки блудили, блудили на столе. – Хотя в 37-м…
– Замолчите! – Кропин ударил по столу кулаком. Вскочил: – Слышите!.. Вы в горшок еще делали, уважаемая Вера Федоровна, в горшок, когда мы…
– А-а! – махнула рукой Силкина.
К двери Кропин шел содрогаясь, дергаясь. Как какая-то неуправляемая механика. С ходу споткнулся о порожек, снес каблук. Хотел наклониться, поднять, но от стола пырнула ухмылка, и Кропин захлопнул дверь.
Шел болтающимся туннелем, оступаясь облегченной ногой. Как на ограде придурки, скалились люминесцентные лампы. Двери были одинаковы, без табличек. Все двери были как замазанные рожи. Кропин подошел, застучал в одну. Дверь не открывалась. Открылись две с боков и три сзади. «Где у вас сапожник?» Заклацали замками. Хромал дальше. Туннель длинный. Ничего. Застучал. Грубо. Разве-сились. Опять с боков, сзади. «Где сапожник?» Поспешно закладывались английскими. Дальше шел. Упрямо колотил. «Где сапожник, черт вас задери!.. Сапожник где?!»
В обед вяло ел, накрылившись над тумбочкой у высокого стекла. Опять водило у общежития длинную седую занавесь дождя. Бутерброд был тугомятен, сух. Буфетный, с кудрявым сыром. Кучина подсунула помидорку. Отмахнулся, не взглянув даже. Продолжал давиться бутербродом, изредка запивая его чаем. Увидел Серова, вышедшего из лифта. Сразу заспешил навстречу, отирая губы платком. Спросил о деле, о позавчерашнем разговоре. Обегал взглядом отрешенное бледное лицо парня.
Серов молчал. Глядя на Кучину, на вахтовый стол, Серов невольно вспоминал, как Дмитрий Алексеевич пришел сюда устраиваться на работу… Посадили его тогда между двумя старухами за этот вахтовый стол у входа. Старик даже не подозревал сначала, что посадили на подлую конкуренцию. Потому что кто-то из троих должен был уйти. Один или одна. Старуха, что слева сидела, была до обеда недвижна. Как стул в чехле. После обеда первый раз хлопнула: «Дурак!» Старик испуганно повернулся к ней. Но увидел только закушенный рот. Будто закушенную тайну. Чуть погодя – опять: «Дурак!» Точно беспенный хлопок из бутылки с шампанским. Старик не мог понять, ему, что ли, это говорят? Сидящая справа приклонилась к нему и забубнила. И бубнила дальше не переставая. Через час старик беспомощно вскрикивал: «Замолчишь, а? Сплетня! Замолчишь?» А слева хлопало уже без остановки: «Дурак! Дурак! Дурак!» Как от попугая, слетевшего с катушек.