– Боюсь, ничего хорошего.
Елена тихо ахнула и поднесла руки ко рту.
– Она жива? Что ж вы сразу не сказали? Она жива? – Опалин покачал головой. – Нет, нет, нет! Боже мой…
Она бросилась к мужу, прижалась к нему, и он стал неловко гладить ее по плечам.
– Он ее убил, он убил ее! – выкрикнула Елена сквозь слезы.
– Кто?
– Да Женька же! Если бы это просто был несчастный случай… разве ж угрозыск бы занимался… Ее убили, да? Он убил?
– Мы ищем кто, – ответил Опалин. – У вашей дочери были на теле какие-то особые приметы? Шрамы, родинки?
– Родинка, большая, вот тут, с горошину величиной, – Елена стала показывать на себе, тыча пальцем куда-то в район ребер сбоку, и снова зарыдала. Опалин молчал. Теперь он был совершенно уверен, что они не ошиблись и что убитая в парке девушка действительно являлась Софьей Левашовой – о родинке ему сообщил доктор Бергман во время телефонного разговора.
– Лена, Леночка, золотая моя, – бормотал Степан, – ты не плачь, что уж тут теперь… Слезами горю не поможешь…
Опалин объяснил, что Елене Смирновой придется официально опознать тело, и вернулся к протоколу. Плача, хозяйка комнаты подала ему свой паспорт, и он переписал нужные данные, в которых, впрочем, не было ничего особенного. Затем Опалин на всякий случай стал допрашивать Степана, а Елена, спохватившись, пошла на кухню готовить ужин.
– Я вас очень прошу сопровождать жену на опознание, – сказал Опалин Степану, глядя ему в глаза. – Тело изуродовано, и Елене Константиновне придется нелегко.
– Да кто ж мог… – сдавленно начал Степан и умолк.
– Скажите, вы знали Евгения Богдановского?
– Видел, – хмуро ответил собеседник. – Чистый, гладкий, сытый сукин сын.
– Это после одной встречи у вас сложилось такое впечатление? – доброжелательно осведомился Опалин.
– Мне хватило, – не без вызова ответил Степан. – Да по нему сразу видно, что он за птица. Бабы от него без ума. – Он тяжело вздохнул. – Зря Сонька с ним связалась. Мы с матерью, может, не сахар, но с этим парнем каши не сваришь.
– Вам известно, где он учится?
– В этом… как его… институте народного хозяйства. Нынче же все грамотные стали, о какой-то новой жизни талдычат. А по-моему, жизнь такая же, как и раньше. При царе я жил в конуре, сейчас в конуре… В ней и подохну.
Он достал папиросы, закурил одну и бурно закашлялся.
– Вам бы лучше не курить, – буркнул Опалин, которому не понравился кашель его нового знакомого.
– А! – Степан безнадежно махнул рукой. – Без курева вообще не жизнь.
Через несколько минут вернулась Елена и, нерешительно покосившись на Опалина, спросила, не останется ли он на ужин. Она выглядела спокойнее, и он сообразил, что, должно быть, она излила соседкам на кухне душу и ей стало легче.