– Что случилось? – встревоженно спросил Иван, склоняясь над ней, беря ее лицо в ладони и разворачивая к себе. – Ты какая-то прям сама не своя сегодня. Что произошло?
– Ничего, – слабо улыбнулась Тэра и, не в силах больше смотреть в любимые глаза, которые вскоре придется оставить, потому что долг и… разочарование уведут ее навстречу смерти… или чего-нибудь еще хуже этого, прикрыла веки. – Просто я… я еще раз убедилась, что ненавижу насилие.
Иван отпустил руки и медленно разогнулся. Сжал губы. Они очень много разговаривали об этом. Он пытался ей объяснить, что все не так просто, что насилие насилию рознь, что иногда нет другого способа остановить насилие, чем ответить на него таким же насилием. Но сейчас она не хотела говорить об этом. Хотя… может быть, как раз эта тема и поможет ей скрыть от любимого все то, что так ее гнетет?
– Иван, прости, но… – несколько покаянным тоном начала Тэра, – я не хочу тебя обидеть, но пойми, все твои аргументы уже когда-то были озвучены в нашей истории. И отвергнуты. Неужели ты думаешь, что у Белого Эронеля были глупые оппоненты? Просто ваша цивилизация еще не доросла до понимания их ничтожности. Насилие не бывает и не может быть допустимым. Насилие – это абсолютное зло. Всегда. Как только ты допустил хотя бы малую возможность насилия – ты начал свое падение. Ибо насилие убивает все светлое, что есть в человеке, – любовь, верность, способность к самопожертвованию… – Тэра говорила мягко, но убежденно, а затем, увидев, что ее любимый все больше и больше мрачнеет, замолчала, просто смотря на него влюбленным и извиняющимся взглядом.
Иван некоторое время сидел, задумавшись, а затем хмыкнул.
– Любовь убивает, говоришь? Способность к самопожертвованию? Тогда послушай… – Он чуть откинул голову назад и начал тихим голосом:
– Был у майора Деева товарищ – майор Петров
[49],
Дружили еще с Гражданской, еще с двадцатых годов…
Его голос звучал хрипло, глуховато, но, несмотря на это, к ним стали подтягиваться со всех сторон. Сначала подошли несколько человек, стоявших совсем рядом, затем еще один, потом еще двое, трое. А потом народ повалил валом.
…Бывало, Ленька спасует, взять не сможет барьер,
Свалится и захнычет – понятно, еще малец!
Деев его поднимет, словно второй отец.
Подсадит снова на лошадь:
– Учись, брат, барьеры брать!
Держись, мой мальчик: на свете два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может вышибить из седла! –
Такая уж поговорка у майора была…
Иван прикрыл глаза. Стихи звучали непривычно, чуждо, выбиваясь из обычных для уха киольцев размеров и ритмики – ну еще бы, эти стихи изначально были продуктом другой культуры, другого языка, другой цивилизации, в конце концов… но от этого они звучали еще более завораживающе.