Так основывались на Урале первые русские колонии.
А потом иные, невеселые песни услышала Чусовая. Заблестела месяцем на чусовских берегах беспощадная Строгановская секира, выросли на берегах вольной реки Чусовские Городки, со стен которых мрачными жерлами глядели пушки, а у запалов дежурили недремлющие пушкари. И под тяжелой Строгановской рукой застонала Чусовая без радостной крепостной и кабальной песней. Под защитой секир и пищалей выкачивали отсюда Строгановы соль и «мягкую рухлядь» — драгоценные меха.
И песни ермаковой сарыни слышала Чусовая. И ермаковы коломенки носила гульливая чусовская волна. Из Чусовой «заворуй Ермак» поднялся по ее притоку, речке Серебряной. А затем
По Серебряной шли — до Журавлика дошли.
Оставили они тут лодки-коломенки,
На той Баранчинской переволоке…
[6]Так и сейчас еще поют на Урале.
По Баранче, азиатской уже реке, Ермак сплыл в Тагил, потом в Туру, Иртыш, и так в самое сердце кучумова царства, к сибирской столице — Искер. И не даром именем ермаковым названы по Чусовой и урочища, и пещеры, и бойцы…
…Мысли поручика прервал тревожащий, беспокойный шум.
— Что это шумит? — приподнялся он на локте.
— Чусовая о боец бьется! — взволнованно и бодро ответил лоцман. — Готовься, ребята!
Все ближе грохот бьющейся о камни воды, и вот из-за поворота показался боец, грозно нависший над рекой, а у подножья окантованный белой тесьмой беснующегося прибоя. Чусовая подхватила, как перышко, коломенку и понесла ее на боец.
— Перо влево!.. Круче забирай!.. — крикнул Матвей.
Но барка на обезумевшем течении не слушалась руля. Поручик зажмурился, как испуганный ребенок. Ему показалось, что угрюмый боец оторвался от берега и летит на коломенку.
— Спускай лот! — скомандовал лоцман. И тотчас с кормы бултыхнулся в воду на толстом канате «лот» — чугунная плаха в полтонны весом… Лот, скользя по дну реки и цепляясь за его неровности, затормозил ход барки. Она пошла тише и стала послушнее на руль. Кроме того, лот от тяжести своей скатился в борозду реки и, увлекая за собой корму, снова поставил барку на фарватер. Перед самым бойцом она нырнула носом в стремнину, словно поклонилась насмешливо утесу, и, обогнув его, вышла на спокойное плесо.
— Ловко, чёрт возьми! — восхитился поручик и засмеялся облегченно.
— Тридцать годов на этом стою! — самодовольно расправил бороду Матвей. — Знаю, что с Чусовой не шути, головой ответишь! А мне еще пожить хочется, винца с хлебцем попить!
И снова завернулся беззаботно в теплую доху поручик и вздремнул сладко. Вздремнули и солдаты тоже. И никто не заметил, что барка нацелилась носом на середину реки, где вода кипела ключом. Громыхнула вдруг барка, заскрипела всеми бревнами, что-то заскребло по ее дну. Затем она накренилась на левый борт и остановилась, мелко вздрагивая от бьющих в корму волн, как загнанное, испуганное животное. И тот час тишина на барке сменилась криками и воплями: