– По вашему описанию, фигура любопытная.
– Так оно и есть. Он – грек из Смирны, Аристид Леонидис. – И с лукавым огоньком в глазах она добавила: – Несметно богат.
– Сохранит ли кто-нибудь свои богатства, когда война окончится?
– Мой дед, – с уверенностью ответила София. – Никакая политика выкачивания денег из богачей его не проймет. Он сам выкачает деньги из кого угодно. Интересно, – прибавила она, – понравится ли он вам?
– А вам он нравится?
– Больше всех на свете, – ответила София.
Прошло два с лишним года, прежде чем я снова попал в Англию. Прожить их оказалось нелегко. Мы переписывались с Софией довольно часто. Ее письма, как и мои, не были любовными. Скорее переписка двух близких друзей – обмен мыслями и мнениями, соображения по поводу каждодневных событий. И все же, что касается меня, да, по-моему, и Софии тоже, чувство наше друг к другу становилось все глубже и сильнее.
Я возвратился в Англию пасмурным теплым сентябрьским днем. Листья на деревьях в вечернем свете отсвечивали золотом. Порывами налетал шаловливый ветерок. Прямо из аэропорта я послал телеграмму Софии:
«Только что прибыл тчк Согласны ли пообедать сегодня вечером Марио девять тчк Чарльз».
Часа два спустя, когда я просматривал «Таймс», в колонке «Рождения, браки, смерти» мне бросилась в глаза фамилия Леонидис:
«19 сентября в „Трех фронтонах“, Суинли Дин, в возрасте 87 лет скончался Аристид Леонидис, возлюбленный супруг Бренды Леонидис. Она скорбит о нем».
Ниже, непосредственно под этим объявлением, стояло:
«Семья Леонидис. У себя дома в „Трех фронтонах“, Суинли Дин, скоропостижно скончался Аристид Леонидис. Любящие дети и внуки искренне оплакивают его. Цветы посылать в церковь Св. Элдреда, Суинли Дин».
Два эти объявления меня весьма удивили. По-видимому, произошла какая-то редакционная ошибка, приведшая к повторному сообщению. Я в первую очередь подумал с тревогой о Софии и немедленно отправил вторую телеграмму:
«Только что прочел известие смерти вашего деда. Глубоко сочувствую. Дайте знать, когда смогу вас увидеть. Чарльз».
Телеграмма от Софии застала меня в шесть часов в доме моего отца:
«Буду Марио девять. София».
Перспектива встречи с Софией привела меня в нервное возбуждение. Время ползло со сводящей с ума медлительностью. В «Марио» я заявился на двадцать минут раньше назначенного часа. София опоздала всего на пять минут.
Встреча с тем, кого не видел очень давно, но кто все время занимал твои мысли, всегда потрясение. И когда наконец София показалась в вертящихся дверях, все дальнейшее приобрело нереальный характер. Она была в черном, и это меня почему-то неприятно поразило. Многие женщины вокруг были в черном, но я решил, что это траур, а я не ожидал, чтобы София вообще стала надевать траур даже ради близкого родственника.