Новицкий только вздохнул, понимая, что человеку стороннему, поднявшемуся с равнины, трудно понять, тем паче принять, отношения, что складывались в этих местах веками, тысячелетиями. Волк режет овец, коршун хватает зазевавшуюся птицу, и всё, что этот милый парень видел и слышал в своём доме с самого дня рождения, всё учило его лишь отнимать и делить. Он решил переменить тему беседы:
— Что там за джигит смотрит на нас так внимательно? Тоже знакомый?
За поющими воинами стоял и слушал своих ровесников высокий воин с такими же широкими плечами, как у многих, с такой же осиной талией, туго перетянутой наборным, посеребрённым поясом. Такая же была на нём черкеска, как на других, такая же папаха сползала на затылок, обнажая бритую голову, но каким-то образом вся его поза, как он стоял, скрестив на груди руки и вольно расставив ноги в совершенно новеньких чувяках, всё показывало собравшимся, что они имеют счастье наблюдать самого сильного, самого отчаянного молодца из тех, что рождались когда-нибудь в этом ауле.
Шавкат взглянул на него, помрачнел и потянул Новицкого прочь.
— Это не мой друг. Это... — Он посмотрел на Сергея искоса и всё-таки решился сказать: — Это — твой враг.
— Мой враг?! — искренне изумился Новицкий. — Я его вижу впервые.
— Зато он слышал, как Зейнаб назвала твоё имя.
— Ах, вон оно что...
Новицкий даже присвистнул. В его теперешнем положении ему не хватало ещё возбудить вражду пылкого ревнивца из скопища местных героев. Но, когда он услышал имя девушки, сердце его будто сжала и повернула невидимая рука.
— Опасайся его, — между тем продолжал Шавкат. — Тавгит зол и может ударить в спину.
— А что же Зейнаб? — не выдержал Сергей и задал вопрос, который сейчас вдруг показался ему одним из важнейших.
— Зейнаб не хочет видеть его и слышать, — послышался вдруг за их спинами тихий, знакомый голос.
Шавкат напустился на сестру, укоряя её за своевольство.
— Ты! Женщина! — шипел он, понизив голос почти до шёпота, чтобы не услышали другие. — Почему ты на площади?! Твоё место на крышах, среди подобных тебе!..
Зейнаб слушала, не перебивая, не пытаясь оправдываться. Склонила голову, потупила глаза; только одна, видная Новицкому, рыжая, непокорная прядь выбивалась на лоб из-под туго завязанного платка. Когда брату уже не хватило и слов, и воздуха, когда он остановился перевести дыхание, девушка вдруг выпрямилась, показав Сергею чудный точёный носик.
— Ты ещё мал, Шавкат, — сказала она с сожалением. — Через несколько лет сам захочешь, чтобы женщин вокруг тебя было как можно больше.