Артемий Прокофьевич Георгиадис спокойно допивал вторую чашу вина, отщипывал большие чёрные ягоды от тяжёлой кисти, разлёгшейся на коричневом блюде, и безмятежно слушал доклад хозяина комнаты. Когда тот умолк, действительный статский советник ловко нагнулся, умудрившись не пролить ни капли прозрачной жидкости, и вытащил из лежавшего на тахте бювара лист бумаги, исписанной витиеватым, но ровным, отчётливым писарским почерком.
— Прочтите, Сергей Александрович.
Новицкий быстро проглядел текст до последней строки, до подписи, и ещё раз перечитал, на этот раз крайне внимательно, едва ли не проговаривая каждое слово. Император Александр своим указом производил его в подполковники и награждал орденом Владимира третьей степени.
Георгиадис дал Новицкому время насладиться чтением, потом забрал бумагу и спрятал.
— Видите, в Петербурге вами довольны. Хотя и награды, и чины остаются по прежней договорённости обществу неизвестны. Здешний ваш начальник, Рыхлевский, напишет представление о надворном советнике[36], которое, разумеется, удовлетворят. То же высокоблагородие, только для публики. Наши дела сугубо тайные, эполеты нам ни к чему. Да ведь и орденами, Сергей Александрович, вам, увы, не похвастать. Вернётесь в столицу, я всё выложу по порядку.
— Если вернусь, — грустно усмехнулся Новицкий.
— Не если, дорогой мой, а — когда. Я, знаете, человек суеверный, в нашей профессии без этого невозможно. Говорить о беде, значит, её накликать. Стало быть, когда вернётесь, я вам все ордена ваши выложу. Думаю, к тому времени наберётся их предостаточно. В одной ладони не унести.
— То есть скоро я не вернусь, — подхватил Новицкий невысказанную мысль собеседника.
— Сергей Александрович! — Георгиадис укоризненно покачал головой и в притворном недоумении развёл руки; последний жест опять-таки вышел у него столь ловко, что ни одна капля вина не пролилась из широкой чаши. — Мы с вами здесь не играем, а служим. Предметов же нашей службы не перечислить. Давайте-ка глянем на карту.
Новицкий быстро убрал со стола кувшин, чаши, блюда с чуреком и фруктами, а поверх голой столешницы раскатал тонкий рулон карты Закавказского края. Края и углы придавил книгами. Георгиадис, изогнув шею, читал названия, тиснённые на корешках.
— Bayron! George Gordon![37] Отличное чтение, должно быть. Слышал многое о поэте, да вот самому взять в руки всё недосуг. Но почему вы перешли на английский, Сергей Александрович? В деревенском кабинете вашем, помнится, были больше немцы с французами... А это что?! Ну-ка, ну-ка...